— Лен, ты соображаешь, что ты вообще делаешь? — прошипела мама.

— Да… Нет… Я не знаю.

— О Господи, а с лицом-то с твоим что! — покачнулась мама. — Я только сейчас заметила этот чудовищный синяк. Какой кошмар! — Мама всплеснула руками. — А ведь я тебя предупреждала, что сожительство с Сафроновым до добра не доведет. А ты… — Оценив мой виноватый взгляд, мама сбавила обороты, прижала меня к себе, погладила по спине. — Ладно, детка, пойдем чай пить. Расскажешь мне, как это произошло. И что это за «коллега» такой…

— … Ну, а потом мы из Шереметьево приехали сюда, и я попросила Лёшу остаться, — сидя на подоконнике, я закончила свой получасовой рассказ о трёх днях, потрясших мой мир.

— Понятно. Ну, и что будет дальше?

— В смысле? — Я покосилась на маму.

— Ну… — мама внимательно осмотрела свои холеные ногти. — Ты же понимаешь, что ради тебя твой отец на всё пойдет? Но это вовсе не означает, что ты, — и тут мама бросила на меня взор Ивана Грозного, — что ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится. И меня, как мать, очень интересует вопрос, что собираетесь делать ты и этот молодой человек, которого ты упорно называешь Лёшей?

«У вас все серьезно? Вы поженитесь?» — вот что я прочитала в маминых глазах.

— Мам, это смешно. Мы знаем друг друга всего каких-то три дня, — я прижалась затылком к косяку окна.

— Ах, тебе смешно… — Мама зачем-то заглянула в чашку с давно остывшим чаем, покатала по столу шарик клюквы в сахаре. — Он тебе очень нравится, да? — тихо спросила мама. Поколебавшись, я кивнула. — Я так и поняла, заметив, как ты на него смотришь. И точно так же он глядит на тебя, когда ты этого не видишь.

— Мам, — я повернулась к своей романтичной маме, — ты же видела Алексея от силы две минуты. Как можно было за это время вообще что-то заметить?

— Ну, ты моя дочь, и я тебя люблю, — резонно ответила мама. — И я чувствую, как относятся к моей дочери. Вот будут у тебя свои дети, ты сама это поймешь, — привычно заключила мама.

Она ничего не знала про мой аборт. Ничего… Я так ей и не сказала.

От новой боли в груди меня избавил звук раскрывающейся двери, тихие голоса в кабинете и шаги в коридоре. Я спрыгнула с подоконника, мама встала со стула и оправила платье. А на пороге появился отец. Задумчиво обозрел нас с мамой.

— Н-да, интересные дела, — глубокомысленно произнёс папа. — Ну, в общем и целом, история мне понятна… Ладно, Элина, собирайся. Ты же хотела в театр попасть? А мне как раз по дороге, я тебя подвезу.

— Папа, — я бросилась к отцу.

— Алёнушка, — папа мягко положил ладонь мне на плечо. Обозрел мою изуродованную синяком скулу, сверкнул глазами, но быстро взял себя в руки и снова перешёл к своему обычному, чуть покровительственному тону. — Длинную лекцию от нас с мамой ты ещё услышишь, наедине. А пока я скажу тебе вот что… Знаешь, давным-давно, был у меня приятель. Его звали Сергей… Серёжа. Не скажу, что мы много общались с ним, но однажды, к случаю, он сказал мне одну великую фразу, которую я запомнил на всю жизнь. «Не бывает хороших и плохих людей. И человеческую суть определяют не слова и мысли, а — действия. Поступки. И то, что мы сделаем неправильно, возможно, потом придётся исправлять нашим детям». — Папа сделал паузу, давая мне возможность вдуматься в смысл сказанного. — Так вот, цепочка шагов твоих… э-э, скажем так, «приятелей», — и тут папа поморщился, явно намекая мне на мою связь с Максом и Алексеем, — сегодня выявила суть каждого. Только один пошёл ко дну, а второй — к обратному отсчёту. Ну, знаешь, как счётчик обнуляют? — подсказал мне отец, заметив мой недоуменный взгляд. Сообразив, что имеет в виду отец, я закивала. — Вот и этот твой «коллега» свой счётчик вчера обнулил. И мне остаётся только посмотреть на то, что же будет дальше… А кстати… — тут отец бросил взгляд на мою резвую маму, которая за моей спиной, очевидно, посылала ему сигналы, — Алёна, ты уверена, что этому твоему «коллеге» так уж необходимо было здесь ночевать? Он же явно не из гостиницы сюда приехал, как ты меня уверяла. Кстати, я, после твоего рассказа про синяк привёз сюда охрану. Оставить их в подъезде? Я могу.

— О господи, папа, Макс — не разбойник с большой дороги. — Я даже глаза закатила.

— Тогда почему здесь ночевал этот «близкий коллега»? — Мама прикрыла глаза ресницами.