И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой. «Кто управляет прошлым, — гласит партийный лозунг, — тот управляет будущим». Однако пока ты помнишь, как обстояло всё на самом деле, тебе не избежать сомнений. На новоязе подобное раздвоение сознания называлось «двоемыслием».

— Вольно! — рявкнула преподавательница чуть добродушнее.

Егор опустил руки и сделал медленный, глубокий вдох. Ум его забрел в лабиринты двоемыслия. Зная, не знать; верить в свою правдивость, излагая обдуманную ложь; придерживаться одновременно двух противоположных мнений, понимая, что одно исключает другое, и быть убежденным в обоих; логикой убивать логику; отвергать мораль, провозглашая ее; полагать, что демократия невозможна и что партия — блюститель демократии; забыть то, что требуется забыть, и снова вызвать в памяти, когда это понадобится, и снова немедленно забыть, и, главное, применять этот процесс к самому процессу — вот в чем самая тонкость: сознательно преодолевать сознание и при этом не сознавать, что занимаешься самогипнозом. И даже слова «двоемыслие» не поймешь, не прибегнув к двоемыслию.

Преподавательница велела им снова встать смирно.

— А теперь посмотрим, кто у нас сумеет достать до носков! — с энтузиазмом сказала она. — Прямо с бедер, товарищи. Р-раз-два! Р-раз-два!

Егор ненавидел это упражнение. Приятная грусть из его размышлений исчезла. Прошлое, подумал он, не просто было изменено, оно фактически уничтожено. Лишь один раз в жизни держал он в руках неопровержимое документальное доказательство подделки исторического факта. Да и то…

— Ексин! — раздался сварливый окрик. — Егор Ексин! Да, вы! Глубже наклон! Вы ведь можете. Вы не стараетесь. Ниже! Так уже лучше, товарищ. А теперь, вся группа вольно — и следите за мной.

Егора прошиб горячий пот. Лицо его оставалось совершенно невозмутимым. Не показать тревоги! Не показать возмущения! Он наблюдал, как преподавательница вскинула руки над головой и — не сказать, что грациозно, но с завидной четкостью и сноровкой, нагнувшись, зацепилась пальцами за носки туфель.

— Вот так, товарищи! Покажите мне, что вы можете так же. Посмотрите еще раз. Мне тридцать девять лет, и у меня четверо детей. Прошу смотреть. — Она снова нагнулась. — Видите, у меня колени прямые. Вы все сможете так сделать, если захотите, — добавила она, выпрямившись. — Все, кому нет сорока пяти, способны дотянуться до носков. Нам не выпало чести сражаться на передовой, но по крайней мере мы можем держать себя в форме. А теперь попробуем еще раз. Вот, уже лучше, товарищ, гораздо лучше, — похвалила она Егора, когда он с размаху, согнувшись на прямых ногах, сумел достать до носков.

Его рабочий день начался как обычно. Егор работал в отделе документации. В Минидезе находилось довольно много отделов: где-то возились с сайтами, заполняя их свежей информацией, а заодно подчищая от устаревшей и признанной «идеологически невыдержанной»; где-то – с кино- и видеопродукцией, а ему выпала честь препарировать бумажные издания. Да, несмотря на всеобщую компьютеризацию, таковые ещё выходили, и в первую очередь партийная газета «Истина». Собственно говоря, никаких других газет давно уже не существовало, хотя, насколько он знал, были времена, когда их выходило множество, причём далеко не все из них были партийными. Помимо «Истины», ещё существовали журналы – но исключительно развлекательного характера, а также книги. Книгами, впрочем, назвать это было сложно – скорее сборники нравоучительных историй, обязательно с цитатами из трудов Великого Кормчего. Ну и чтиво неглубокого содержания, предназначенное почти исключительно для джоберов – триллеры, кровавые боевики, слезливые женские мелодрамы, вплоть до откровенно порнографии. Именно в том отделе работала длинноволосая. Интересно, над каким конкретно направлением работает она?

Самому же Егору выпала «честь» заниматься исключительно «Истиной». Все прочие газеты, даже если и обнаруживались случайно где-либо в архивах или книгохранилищах, сразу же уничтожались. Но и с «Истиной» хватало проблем – её приходилось постоянно подчищать. Причём не столько выходящие в свет номера, сколько давно уже выпущенные, разосланные по всей стране и подшитые в стопки периодики в тех же хранилищах. Если обнаруживалась «опечатка», соответствующий номер изымался отовсюду и свозился для уничтожения в специальные центры переработки макулатуры, а его место занимал точно такой же – но уже с внесёнными поправками. Бывало, что подобную процедуру с одним и тем же номером проделывали добрый десяток раз, и в результате там мало что оставалось от оригинала.