В голосе его прозвучало: «несносный дурак». И в самом деле между столиками пробирался сосед Егора по дому «Мечта» — невысокий плотный человек с русыми волосами и лягушачьим лицом. В тридцать пять лет он уже отрастил брюшко и складки жира на загривке, но двигался по-мальчишески легко. Да и выглядел он мальчиком, только большим: хотя он был одет в форменный костюм, все время хотелось представить его себе в синих шортах, серой рубашке и красном галстуке разведчика. Воображению рисовались ямки на коленях и закатанные рукава на пухлых руках. В шорты Бочков действительно облачался при всяком удобном случае — и в туристских вылазках и на других мероприятиях, требовавших физической активности. Он приветствовал обоих веселым «Здрасьте, здрасьте!» и сел за стол, обдав их крепким запахом пота. Все лицо его было покрыто росой. Потоотделительные способности у Бочкова были выдающиеся.

Мисник вытащил полоску бумаги с длинным столбиком слов и демонстративно принялся читать, держа наготове карандаш.

— Смотри, даже в обед работает, — сказал Бочков, толкнув Егора в бок. — Увлекается, а? Что у вас там? Не по моим, наверно, мозгам. Ексин, знаете, почему я за вами гоняюсь? Вы у меня подписаться забыли.

— На что подписка? — спросил Егор, машинально потянувшись к карману. Примерно четверть зарплаты уходила на добровольные подписки, настолько многочисленные, что их и упомнить было трудно.

— На Неделю Единения — подписка по месту жительства. Я домовый казначей. Не щадим усилий — в грязь лицом не ударим. Скажу прямо, если наш дом «Мечто» не выставит больше всех флагов на улице, так не по моей вине.

Он вытащил из кармана портативный «кассовый аппарат» и Егор приложил к нему свою карточку.

— Между прочим, — сказал он, — я слышал, мой паршивец запулил в вас вчера из пистолета. Я ему задал по первое число. Даже пригрозил: еще раз повторится — отберу пистолет.

— Наверное, расстроился, что его не пустили на казнь, — сказал Егор.

— Да, знаете… я что хочу сказать: сразу видно, что воспитан в правильном духе. Озорные паршивцы — что один, что другая, — но увлеченные! Одно на уме — разведчики, ну и война, конечно. Знаете, что дочурка выкинула в прошлое воскресенье? У них был поход, так она сманила еще двух девчонок, откололись от отряда и до вечера следили за одним человеком. Два часа шли за ним, и все лесом, а потом сдали его патрулю.

— Зачем это? — слегка опешив, спросил Егор.

Бочков победоносно продолжал:

— Дочурка догадалась, что он вражеский агент, на парашюте сброшенный или еще как. Но вот в чем самая штука-то. С чего, вы думаете, она его заподозрила? Туфли на нем чудные — никогда, говорит, не видала на человеке таких туфель. Что, если иностранец? Семь лет пигалице, а смышленая какая, а?

— Отлично, — в рассеянности произнес Мисник, не отрываясь от своего листка.

— Конечно, нам без бдительности нельзя, — поддакнул Егор.

— Война, сами понимаете, — сказал Бочков.

Как будто в подтверждение его слов видеокран у них над головами сыграл фанфару. Но на этот раз была не победа на фронте, а сообщение министерства изобилия.

— Товарищи! — крикнул энергичный молодой голос. — Внимание, товарищи! Замечательные известия! Победа на производственном фронте. Итоговые сводки о производстве всех видов потребительских товаров показывают, что по сравнению с прошлым годом уровень жизни поднялся не менее чем на двадцать процентов. Сегодня утром по всей Остазии прокатилась неудержимая волна стихийных демонстраций. Трудящиеся покинули заводы и учреждения и со знаменами прошли по улицам, выражая благодарность Великому кормчему за новую счастливую жизнь под его мудрым руководством. Вот некоторые итоговые показатели. Продовольственные товары…

Слова «наша новая счастливая жизнь» повторились несколько раз. В последнее время их полюбило министерство изобилия. Бочков, встрепенувшись от фанфары, слушал приоткрыв рот, торжественно, с выражением впитывающей скуки. За цифрами он уследить не мог, но понимал, что они должны радовать. Кажется, были даже демонстрации благодарности Великому кормчему за то, что он увеличил норму шоколада до двадцати граммов в неделю. А ведь только вчера объявили, что норма уменьшена до двадцати граммов, подумал Егор. Неужели в это поверят — через какие-нибудь сутки? Верят. Бочков поверил легко, глупое животное. Безглазый за соседним столом — фанатично, со страстью, с исступленным желанием выявить, разоблачить всякого, кто скажет, что на прошлой неделе норма была тридцать граммов. Мисник тоже поверил, только затейливее, при помощи двоемыслия. Так что же, у него одного не отшибло память?