— Навряд ли.

— Изменить родине и служить иностранным державам?

— Разве принадлежность к Братству уже не измена родине?

— Вы готовы обманывать, совершать подлоги, шантажировать, распространять фейковую информацию, бросать бутылки с зажигательной смесью в окна правительственных учреждений, в общем, делать все, что могло бы деморализовать население и ослабить могущество партии?

— Да.

— Вы готовы подвергнуться полному превращению и до конца дней быть официантом или портовым рабочим?

— Скорей всего.

— Вы готовы покончить с собой по нашему приказу?

— Если только не останется иного выбора.

— Готовы ли вы — оба — расстаться и больше никогда не видеть друг друга?

— Нет! — вмешалась Юлия.

— Нет, — повторил вслед за ней Егор.

— Очень хорошо. Нам необходимо знать все. — Личжэн повернулся к Юлии и спросил уже не так бесстрастно:

— Вы понимаете, что, если даже он уцелеет, он может стать совсем другим человеком? Допустим, нам придется изменить его совершенно. И вы сама, возможно, подвергнетесь такому же превращению. Наши хирурги умеют изменить человека до неузнаваемости.

Юлия побледнела так, что выступили веснушки, но смотрела на Личжэна дерзко. Она пробормотала что-то утвердительное.

— Хорошо. Об этом мы условились.

На столе лежала серебряная коробка сигарет. С рассеянным видом Личжэн подвинул коробку к ним, сам взял сигарету, потом поднялся и стал расхаживать по комнате, как будто ему легче думалось на ходу. Сигареты оказались очень хорошими — толстые, плотно набитые, в непривычно шелковистой бумаге. Личжэн мерил комнату шагами, одну руку засунув в карман синего костюма, в другой держа сигарету.

— Вы понимаете, — сказал он, — что будете сражаться во тьме? Позже я пошлю вам книгу, из которой вы уясните истинную природу нашего общества и ту стратегию, при помощи которой мы должны его разрушить. Когда прочтете книгу, станете полноправными членами Братства. Но все, кроме общих целей нашей борьбы и конкретных рабочих заданий, будет от вас скрыто. Я говорю вам, что Братство существует, но не могу сказать, насчитывает оно сто членов или десять миллионов. В контакте с вами будут находиться трое или четверо; если кто-то из них исчезнет, на смену появятся новые. Если вы получили приказ, знайте, что он исходит от меня. Если вы нам понадобитесь, найдем вас через Мугура.

Он продолжал расхаживать по толстому ковру. Несмотря на громоздкость, Личжэн двигался с удивительным изяществом. Оно сказывалось даже в том, как он засовывал руку в карман, как держал сигарету. В нем чувствовалась сила, но еще больше — уверенность и проницательный, ироничный ум. Держался он необычайно серьезно, но в нем не было и намека на узость, свойственную фанатикам. Егор почувствовал прилив восхищения, сейчас он почти преклонялся перед Личжэном. Неопределенная фигура Моуцзы отодвинулись на задний план. Глядя на могучие плечи Личжэна, на тяжелое лицо, грубое и вместе с тем интеллигентное, нельзя было поверить, что этот человек потерпит поражение. Нет такого коварства, которого он бы не разгадал, нет такой опасности, которой он не предвидел бы. Даже на Юлию он произвел впечатление. Она слушала внимательно, и сигарета у нее потухла. Личжэн продолжал:

— До вас, безусловно, доходили слухи о Братстве. И у вас сложилось о нем свое представление. Вы, наверное, воображали широкое подполье, заговорщиков, которые собираются в подвалах, оставляют на стенах надписи, узнают друг друга по условным фразам и особым жестам. Ничего подобного. Члены Братства не имеют возможности узнать друг друга, каждый знает лишь нескольких человек. Сам Моуцзы, попади он в руки полиции мыслей, не смог бы выдать список Братства или такие сведения, которые вывели бы ее к этому списку. Братство нельзя истребить потому, что оно не организация в обычном смысле. Оно не скреплено ничем, кроме идеи, идея же неистребима. Да, вряд ли на нашем веку удастся нанести поражение партии. Но рано или поздно это случится. Пока мы можем лишь накапливать силы и знания для нанесения решающего удара.

Он умолк и вновь посмотрел на часы.

— Вам уже пора, — сказал он Юлии. — Подождите. Графин наполовину не выпит.

Он наполнил бокалы и поднял свой.