Но когда война становится буквально бесконечной, она перестает быть опасной. Когда война бесконечна, такого понятия, как военная необходимость, нет. Технический прогресс может прекратиться, можно игнорировать и отрицать самые очевидные факты. Как мы уже видели, исследования, называемые научными, еще ведутся в военных целях, но, по существу, это своего рода мечтания, и никого не смущает, что они безрезультатны. Дееспособность и даже боеспособность больше не нужны. В Остазии все плохо действует, кроме тайной полиции. Отрезанный от внешнего мира и от прошлого, гражданин Остазии, подобно человеку в межзвездном пространстве, не знает, где верх, где низ. Правители такого государства обладают абсолютной властью, какой не было ни у цезарей, ни у фараонов.

Таким образом, война, если подходить к ней с мерками прошлых войн, — мошенничество. Она напоминает схватки некоторых жвачных животных, чьи рога растут под таким углом, что они не способны ранить друг друга. Но хотя война нереальна, она не бессмысленна. Она пожирает излишки благ и позволяет поддерживать особую душевную атмосферу, в которой нуждается общество.

Егор ощутил тишину, как ощущаешь новый звук. Ему показалось, что Юлия давно не шевелится. Она лежала на боку, до пояса голая, подложив ладонь под щеку, и темная прядь упала ей на глаза. Грудь у нее вздымалась медленно и мерно.

— Юлия.

Нет ответа.

— Юлия, ты не спишь?

Нет ответа. Она спала. Он закрыл книгу, опустил на пол, лег и натянул повыше одеяло — на нее и на себя. Желтый луч закатного солнца протянулся от окна к подушке. Егор закрыл глаза. От солнечного тепла на лице, оттого, что к нему прикасалось гладкое женское тело, им овладело спокойное, сонное чувство уверенности. Им ничто не грозит… все будет хорошо.

Очнулся он с ощущением, что заснул надолго, но по часам получалось, что сейчас только 20.30. Он опять задремал, а потом во дворе запел знакомый голос:

Давно уж нет мечтаний, сердцу милых.

Они прошли, как первый день весны.

Но позабыть я и теперь не в силах

Былых надежд волнующие сны!

Дурацкая песенка, кажется, не вышла из моды. Ее пели по всему городу. Она пережила «Песню ненависти». Юлия, разбуженная пением, сладко потянулась и вылезла из постели.

— Хочу есть, — сказала она. — Может, еще кофе? И надо одеться. Похолодало как будто.

Егор тоже встал и оделся. Неугомонный голос продолжал петь:

Пусть говорят мне: время все излечит,

Пусть говорят: страдания забудь.

Но музыка давно забытой речи

Мне и сегодня разрывает грудь!

Застегнув пояс, он подошел к окну. Солнце опустилось за дома — уже не светило на двор. Каменные плиты были мокрые, как будто их только что вымыли, и ему показалось, что небо тоже мыли — так свежо и чисто голубело оно между дымоходами. Без устали шагала женщина взад и вперед, запевала, умолкала и все вешала пеленки, вешала, вешала. Он подумал: зарабатывает она стиркой или просто обстирывает огромную семью? Интересно, скольких она родила? А будут ли у них с Юлией дети? Неосознанно он обхватил рукой её талию и прижал к себе.

- Ты помнишь, — спросил он, — как в первый день на прогалине нам пел соловей?

— Он не нам пел, — возразила Юлия. — Он пел для собственного удовольствия. И даже не для этого. Просто пел.