Егор глубоко вздохнул. Он открыл рот, чтобы ответить, — и не ответил. Он не мог отвести глаза от шкалы.

— Будьте добры, правду, Егор. Вашу правду. Скажите, что вы, по вашему мнению, помните?

— Мне кажется, бывали периоды, когда военные действия на некоторое время прекращались, а потом возобновлялись вновь…

Личжэн остановил его жестом,

— Другой пример, — сказал он. — Несколько лет назад вы впали в очень серьезное заблуждение. Вы решили, что три человека, три бывших члена партии — Трикке, Изирович и Жюэнь, — казненные за вредительство и измену после того, как они полностью во всем сознались, неповинны в том, за что их осудили. Вы решили, будто видели документ, безусловно доказывавший, что их признания были ложью. Вам привиделась некая фотография. Вы решили, что держали ее в руках. Фотография в таком роде.

В руке у Личжэна появилась газетная вырезка. Секунд пять она находилась перед глазами Егора. Это была фотография — и не приходилось сомневаться, какая именно. Та самая. Трикке, Изирович и Жюэнь на партийных торжествах в Дайкине. Одно мгновение он был перед глазами Егора, а потом его не стало. Но он видел снимок, несомненно, видел! Отчаянным, мучительным усилием Егор попытался оторвать спину от койки. Но не мог сдвинуться ни на сантиметр, ни в какую сторону. На миг он даже забыл о шкале. Сейчас он хотел одного: снова подержать фотографию в руке, хотя бы разглядеть ее.

— Она существует! — крикнул он.

— Нет, — сказал Личжэн.

Положив фотографию в пепельницу, он смочил её спиртом и чиркнул зажигалкой.

— Пепел. Прах. Фотография не существует. Никогда не существовала.

— Но она существовала! Она существует в памяти. Я ее помню. Вы ее помните.

— Я ее не помню.

Егором овладело чувство смертельной беспомощности. Разве можно отрицать очевидное? Личжэн задумчиво смотрел на него. Больше, чем когда-либо, он напоминал сейчас учителя, бьющегося с непослушным, но способным учеником.

— Есть партийный лозунг относительно управления прошлым, — сказал он. — Будьте любезны, повторите его.

- «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим», — послушно произнес Егор.

— Именно так, — одобрительно кивнул Личжэн. — Так вы считаете, что прошлое существует в действительности?

- Да.

— И где, по-вашему, оно существует, если оно существует?

— В документах. Оно записано.

— В документах. И…?

— В уме. В воспоминаниях человека.

— В памяти. Очень хорошо. Мы, партия, контролируем все документы и управляем воспоминаниями. Значит, мы управляем прошлым, верно?

— Но как вы помешаете людям вспоминать? — закричал Егор, опять забыв про шкалу. — Это же происходит помимо воли. Это от тебя не зависит. Как вы можете управлять памятью? Моей же вы не управляете?

Личжэн снова посуровел. Он опустил руку на рычаг.

— Напротив, — сказал он. — Это вы ею не управляете. Поэтому вы и здесь. Запомните: действительность существует лишь в человеческом сознании и больше нигде. Не в индивидуальном сознании, которое может ошибаться — только в сознании партии, коллективном и бессмертном. То, что партия считает правдой, и есть правда. Невозможно видеть действительность иначе, как глядя на нее глазами партии. И этому вам вновь предстоит научиться. Вы должны смирить себя, прежде чем станете психически здоровым.

Он умолк, как бы выжидая, когда Егор усвоит его слова.

— Вы помните, — снова заговорил он, — как написали в дневнике: «Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре»?

— Да.

Личжэн поднял левую руку, тыльной стороной к Егору, спрятав большой палец и растопырив четыре.

— Сколько я показываю пальцев, Егор?

— Четыре.

— А если партия говорит, что их не четыре, а пять, — тогда сколько?

— Четыре.

На последнем слоге он охнул от боли. Стрелка на шкале подскочила к пятидесяти пяти. Все тело Егора покрылось потом. Воздух врывался в его легкие и выходил обратно с тяжелыми стонами — Егор стиснул зубы и все равно не мог их сдержать. Личжэн наблюдал за ним, показывая четыре пальца. Он отвел рычаг. На этот раз боль лишь слегка утихла.