Ближе к вечеру хисаракские душманы разозлили командование нашего полка. Собственно, выпендриваться по вечерам - это была их стандартная тактика, они совершали неожиданное нападение из засады в короткий период сумерек, затем с наступлением темноты рассредоточивались и покидали место боя мелкими группами. При такой организации процесса у них снижался риск попасть под раздачу советской авиации и артиллерии. В нашем случае события развернулись именно по такому сценарию. Едва мы пристроились раздувать ноздри после окончания работ по минированию подходов к вертолётке, лишь только начали принюхиваться, чем запахла подгорающая тушёнка, которую на аммонале Мишка Мампель разогревал для ужина, в ущелье Хисарак поднялась стрельба. Хайретдинов в это время сидел в наушниках возле радиостанции и пересказывал вслух оперативно-тактическую обстановку, поступившую из радиоэфира. Душманы в ущелье с началом сумерек напали из засады на наш третий горнострелковый батальон, попытались уничтожить головной дозор, нанесли ему потери

Султанов Айся Гаязович 23.10.1964 ко8мср 04.84 погиб 02.07.84 Хисарак

Хайдаров Закир Икрамович 10.10.1963 ко8мср 04.83 погиб 02.07.84 Хисарак

Шелашский Михаил Алексеевич 29.05.1964 сс8мср 08.83 ранен 02.07 Хисарак, умер 11.07.84

Полк дал душманам отпор, погнал их вверх по теченью реки, упёрся в пещеру с установленным внутри ДШК. КЭП по рации затребовал артдивизион, поставил задачу подавить вражескую огневую точку. Вечером нам с горы были хорошо видны самоходки артдивизиона, они стояли над обрывом реки Панджшер аккурат под постом Зуб Дракона.

Перед началом операции их выкатили со стационарных позиций и поставили для стрельбы прямой наводкой, чтобы поддержать огнём продвижение наших подразделений вдоль реки Хисарак через кишлак Мариштан.

Мы, молодые солдаты, как на смотровой площадке, выщелкнулись возле моей башенки, раззявили хлеборезки, стояли, почёсывали скрюченными пальцами грязные пупы и лениво думали: - «Вот как интересно! Что же дальше будет». Если бы Ефремов увидел эту картину, то разогнал бы нас и объяснил, что сейчас пушки стрелять начнут, вот что будет. Но Ефремов нас не увидел, он занимался своей работой по разведческой радиостанции, мы были предоставлены сами себе и своей личной дурости.

Пока человек не побывает на войне, он не понимает очевидных опасностей и ведёт себя как идиот, не боится того, что очень страшно. Мы тоже не боялись, стояли на горе, смотрели, как четыре самоходки наводили на нас свои длинные, толстые орудия. Нам следовало удирать оттуда со скоростью мастера спорта по легкой атлетике. Ну, если не со скоростью, то хотя бы с гримасой. Но мы не убегали, тупо стояли и тупо смотрели. Мы были уверены, что они не по нам собираются стрелять, а по душманам. А с точки зрения любой самоходки мы от душманов не отличались ничем, были сделаны из такого же дерьма и мяса. Когда она долбанёт, то дерьмо и мясо от нас полетит в разные стороны точно по такой же траектории, как от душманов. Но мы этого не могли понять.

Самоходки внизу дружно выстрелили.

- Фр-фр-фр… Прошли над хребтом три снаряда. А у четвёртого звук «фр-фр» немного отличался. Он пел как-то нежнее, как-то доверительно и вкрадчиво, как будто шептал на ушко: - «Сейчас я тебя приголублю».

- БА-АБАХ! – Приголубил снаряд, да прямо по нашей вертолётке.

Шандарахнуло так, что в брюках стихли воши, как говорится: в горах - обвал и речка повернула вспять. Ясен пень, что от такой подачи мы забегали, как тараканы под веником, дружно заметались среди скал, начали хватать и надевать на себя каски и бронежилеты. Дошло, наконец, до идиотов, кто в доме батя.

А «батя», то есть артивизион, перешел на беглый огонь. На нашей вертолётке периодически начали подлетать вверх скалы, клубы чёрного дыма, тучи пыли и… и наши «сигналки». Жопа была редкостная! Мы карячились целый день на жаре в жутких конвульсиях, таскали мины, вбивали колышки под дулом вражеского ДШК, а тут пришел Бог Войны и начал переворачивать всю нашу работу кверху тормашками. ПОМЗы и гранаты на растяжках умирали быстро, только БАХ – и всё, драные носки дымятся на СПСе. А «сигналки» страдали долго и мучительно. Они протяжно выли и разбрасывали в разные стороны поминальные салюты из горящих в воздухе разноцветных таблеток пиротехнического состава.

В окопе Бендера я воплотился, сам не понял каким образом. Моя «сознательность» включилась в тот момент, когда я лежал на самом дне и ощущал всем телом, как вздрагивает земля. Всё-таки, обстрел из 122-миллиметровых орудий, доложу я вам, это – не в зубах поковыряться. Не скажу, что у меня затряслись поджилки, они не затряслись. Но после первого же разрыва снаряда и воя осколков я научился быстро облачаться в средства защиты и перемещаться на противоположный от самоходок скат хребта в окоп Герасимовича.