Белый по-прежнему держал за горло мужчину, и мужчина этот давно перестал дергаться. Серый держал женщину. Белому подумалось, что, случись здесь кто-нибудь с фотоаппаратом, получился бы прекрасный кадр, очень симметричный.

Но молодая женщина вдруг сделала странное движение, быстрое и гибкое одновременно, похожее на прием самообороны, которое она наверняка тысячу раз отрабатывала на курсах подготовки: она перенесла вес тела направо, уперлась бедром в бедро Серого и ударила его ребром ладони в трахею.

Серый повалился навзничь, тщетно пытаясь вздохнуть. Что-то блеснуло в руке молодой женщины, и, прежде чем Белый успел понять, что это нож, она перерезала его брату горло.

Марианну и вправду все это достало. Эти волки, на ее взгляд, были просто недотыкомками.

В сумке, которую выронил Черный, она нашла оружие.

Она никогда в жизни не стреляла, но если учесть, какое количество кретинов палит направо и налево каждый день, вряд ли это очень сложно.

Марианна прицелилась в эту сучку Бланш Кастильскую Дюбуа. Прицелилась в ее глупое кукольное личико, которое возненавидела с первой встречи.

Она выстрелила.

Пуля попала в цель.

Это подтвердило уверенность Марианны: стрелять умеют все.

С некоторым удивлением, смешанным с чувством обреченности и глубокой, как глубокое море, грустью, Жан-Жан понял, что умер.

Острая боль от сжимавшей его шею когтистой лапы внезапно стихла, и это было единственным утешением, которое он нашел в случившемся. Как в кино, он видел сцену со стороны: его неподвижное тело лежит между лап белого волка, Бланш перерезает горло серому волку, Марианна роется в спортивной сумке и достает оружие…

Потом то, что было, вероятно, его душой (он предположил, что это она) воспарило над домом, открыв ему красивый вид сверху на поляну, потом, взлетев еще выше, на весь лес. Он прошел сквозь толстый слой облаков, покрывавший в этот час и в это время года Русский Север. Далеко на западе он увидел характерный туман над океаном, а севернее — снежные шапки горной цепи.

Он возносился все быстрее, небо над ним почернело, и появились миллиарды звезд, сияние которых удивило его и восхитило, хотя восхищение, когда ты только что умер, понятие весьма относительное. Земной горизонт выгнулся, и, как при наглядной демонстрации исключительно сложной геометрической задачи, обрисовались зубчатые контуры континентов. Он понятия не имел, на какой находится высоте, но был уверен, что покинул атмосферу.

На такой высоте, подумалось ему, наверно, лучше быть мертвым.

Но умереть было грустно, очень грустно, и он охотно пролил бы несколько слезинок при мысли о тех, кого ему не суждено больше увидеть: об отце, который конечно же будет очень опечален и, оставшись один на свете, окончательно погрязнет в своей виртуальной жизни, о Бланш, подарившей ему несколько дней ослепительного счастья, о директоре по кадрам, который, он надеялся, уже вышел из комы…

Через некоторое время, уже осознав, что его судьба приняла трагический оборот, он увидел впереди тот самый пресловутый свет, о котором говорят все, кому чудом удалось спастись от смерти.

Он был почти разочарован, как будто истории не хватило воображения, и, значит, смерть именно такова, какой ее всегда описывали: свет, длинный туннель, а в конце его, наверно, ангелы с хрустальными голосами.

Чем ближе он подлетал, тем ярче становился свет, и можно было даже почувствовать исходящее от него приятное тепло. До света было уже совсем близко, и его сияние стало таким ослепительным, что он закрыл глаза (это тоже удивило его, ведь он не был уверен, что у него еще есть тело).

Минуту спустя он коснулся земли.

И открыл глаза.

Перед ним уходил в бесконечность длинный ряд кассовых аппаратов, за которыми женщины всех возрастов деловито сканировали покупки.

Повсюду сновали покупатели, нагружая большие плоские тележки картонными ящиками, лампами, вазами, разноцветными коробками и всевозможными предметами обстановки.

Жан-Жан, пошатываясь, встал на ноги.

Никогда он не чувствовал себя таким потерянным.

К нему подошел мужчина в желтой рубашке и синих брюках.

— Здравствуйте, добро пожаловать в «Икею», меня зовут Вольф, и мне поручено вас встретить, — проговорил он механическим тоном.

— В «Икею»?

— Да. То есть… Скажем так, это новшество, раньше здесь было иначе.

— Как же было раньше?

— Этого я не знаю. Я сам умер всего неделю назад. Я был на рыболовном судне, оно затонуло. Шторм в Большом тихоокеанском мусорном пятне, там, куда течения приносят все мыслимые и немыслимые отходы, тысячи пластиковых мешков и пустых бутылок летали во все стороны, ужас кромешный… Короче, когда я прибыл сюда, было уже так…