Во мне не осталось ни физических, ни моральных сил.

Сидя на краю скалы, ощущая, как развеваются длинные черные волосы, вздымающиеся в воздух рывками сильного осеннего ветра, мне не хотелось ничего. Мрачный пейзаж, где золото на кронах древ смешивалось с бесконечным мраком, с нескончаемыми тучами, спрятавшими за собой солнечные лучи. Вобравшие в себя всё тепло облака казалось, были недвижимы, но, тем не менее, они образовали на небе черные узоры, недоступные глазам, ни разу не видевшим такой пейзаж.

Захотелось ощутить свободу, ощутить полёт хотя бы один раз в жизни, одновременно хотелось, что бы какой-нибудь дурак Сашка подошёл сзади и сказал, что ещё не всё потеряно, что есть надежда на будущее. Хотелось, что бы кто-то сказал, что есть шанс на свободу. Но что есть свобода?

Когда тело борется с желанием разума рвануть вперёд, в воздух, в полет, к свободе, к иллюзорному, абстрактному мгновению извращённого счастья. Когда разум хочет ощутить хоть толику легкости, свободы от цепей собственной больной фантазии и мира тебя окружающего. Когда хочется умереть, разве имею я право молить о иллюзии выбора? Разве есть у человека свобода в принципе? Или же свобода начинается там же, где и прыжок со скалы?

Перерождение будто мистический феникс, отречение от собственной отвратительной души, от извращённых постулатов, от бесконечного мрака, толкающего на шаг вперёд, вот чего мне хотелось. Но, освободи меня пламя от собственной чудовищности, была бы я собой? Перерождение отобрало бы у меня саму ценность желанной свободы, отобрало бы всё, что у меня есть.

Но на что мне остаётся надеяться? Разве существует свобода? Есть ли в человеке хоть что-то кроме подчинения, кроме потакания презираемым мною желаниям?

С другой стороны, какое вообще у меня, чудовища, есть право требовать свободы? Я перестала быть человеком, как только отвергла в себе себя, как только дала волю тени и позволила ей поглотить всю меня. Я принадлежу мраку всей своей жалкой душонкой, а потому могу видеть черный узор облаков.

Я встала, ветер обдувал все тело, приятная дрожь прошлась по мышцам. Казалось, что я чувствовала в этот момент всю себя. Жизнь не летела перед глазами, ведь я так хотела всю её забыть, что уже сама не пускала воспоминания в себя. Во мне не было ни счастья, ни радости, только израненная, мучимая собой и окружающими, душа. Душа, подарившая мне гениальность, открывшая мне все грани тьмы и одновременно сгубившая меня.

На уроках литературы говорят о гениях как о тех, кем должно хотеть стать. Но разве человек может выдержать ношу отрекших пелену света глаз, способных видеть истинную черноту. Черноту собственной души. Готов ли человек взглянуть на самую глубину себя и увидеть там чудовище, а потом принять себя таким, какой ты есть? Готов ли человек принять, что нет в нём свободы, нет надежды больше на понимание от других людей, готов ли человек стать чудовищем?

Я стала чудовищем, вобрала в себя все грани отчаяния и мрака собственной души и под их напором, похоже, не справилась с собой. Не справилась с тьмой, что пришла с уходом слепоты от яркого света благ мира, в котором каждый бежит от темноты. Я стала чудовищем, отрастила себе крылья, упавшие на мои плечи ношей настолько тяжелой, что я не смогла выдержать тяжесть этого прозрения.

Тёмные грани мира, разве человек способен принять их, оставшись человеком? Меня называют чудовищем. После того как меня отвергли в третий раз и в третий раз назвали тварью, после того как я открыла другому человеку свою душу, а он вгрызся в неё, попробовал на вкус и сказал что она отвратительна, я перестала чувствовать счастье. Стоило мне снять маску, явить себя и перебороть свой величайший страх, как меня пожевали и кинули на помойку. И я, будучи чудовищем, добила себя.

Шаг вперёд, движение к пробившемуся сквозь облака свету и падение. Полёт, подаривший мне счастье, мгновение счастья. И разве ради этого кроткого мгновения я жила?

Я услышала брызг воды…

Я долгое время откашливалась от воды и мусора попавшего в рот. Наконец, села на колени и посмотрела на речку. Вода спокойно текла, несколько уток смотрели на меня чёрными глазами.

Перерождение? Нет, думаю, я бы оказалась в другом месте или изменилась бы сама. Бессмертие было вторым вариантом.

Проклятие, меняющее свободу на вечное существование – вот что я думала о бессмертии. Отчаяние? Нет, меня не постигло почти никаких чувств, кроме осознания, что даже над своей смертью у меня нет никакой власти. Я уже привыкла к таким осознаниям, о том, что у меня нет власти над своей судьбой, над душой, над своим окружением, над выбором что делать и где жить. Мысль о потере власти над смертью пришла как обыденность.