Я долгое время смотрела на уток, которые осмелились подойти ко мне и уселись рядом, я их подкормила обмокшими крошками хлеба, которые нашла во внутреннем кармане. Если я бессмертна, значит, обречена, целую вечность мучиться со своей душой.

Презрение. Именно презрение было следующим ,что я ощутила, если на это была воля Господа, то даже всевышний любит мучить своих детей. Я презирала сам абсолют, за проклятье, не позволившее мне умереть.

Презрение сменилось пониманием что нужно встать, раз я проклята, нужно придумать как избавиться от проклятья или нужно хотя бы проверить его работоспособность, вдруг эффект одноразовый?

Я прыгнула снова. На этот раз я не ощутила ничего, последним снова был брызг воды, который, как мне показалось, звучал не в ушах, а в самом сознании. Откашлявшись и подкормив уток обмокшим хлебом, я поняла одну важную вещь. Крошки хлеба сохранились, точнее, появились снова.

Еще один прыжок подтвердил теорию, я разделась перед прыжком, но откашливаться начала уже в одежде. Значит, нечто зафиксировало определенное моё состояние и после моей гибели возвращает в это состояние, удаляя мертвое тело. Причем это не временная петля, ведь утки каждый раз в разных местах.

Черное пальто касалось травы и почти достигало земли, когда я шла по лесу, черный шарф слабо колыхался на ветру, будто змея, держащаяся за мою шею из последних сил. Мой плавный, медленный шаг был настолько тих, что я слышала каждый шорох леса.

Мне казалось, что лес общается со мной, тихий шепот листьев ласкал уши, зазывая идти вглубь леса и я с радостью подчинялась. Я была связана с лесом, быть может быть сам лес дал мне бессмертие, но за что тайга обрекла меня на муки? Я ведь за свою жизнь ни разу даже не думала вредить этому шуршащему ноктюрну. Всю жизнь лес был для меня спасением, холодный, мрачный и бесконечный лес был единственным успокоением для души. Иногда я проводила здесь целые дни, а возвращаясь домой терпела насмешки, но хотя бы миг спокойствия в лесу стоил того.

Лес, казалось, дышал вместе со мной, сейчас мы были как никогда близки и он будто бы грустил за меня. Он взял на себя тяжелую ношу моего отчаяния, желания спрыгнуть со скалы и будто стал частью меня. Если я действительно жива по вине леса, то я могу это принять, хоть и с трудом. Значит, Лес хотел подарить мне надежду, которую не могла я дать сама себе, лес взвалил на себя ответственность за мою измученную душу, решив, что может её исправить.

Захотелось плакать, упасть на колени и плакать пока не кончатся слёзы ведь в глубине души, в самых её закромах я ощутила в себе надежду, в существование которой еще недавно я и не верила. Я хотела плакать до изнеможения, ведь до этого дня никто и ничто даже и не пыталось дать мне крупицу света, а сегодня нечто прорубило в черноте моей души окно для солнечных лучей. Не человек, а абстрактное нечто, о котором я не имела ни малейшего понятия.

Был то лес или нет, а я услышала вдалеке гулкий шум грузовика, чуть ли не исчезающий от грохота голосов людей, отчаянно пытающихся перекричать ревущую машину. Я задумалась, отчего рёв был так похож на крик боли, на последний вздох перед пучиной отчаяния и боли, быть может, даже в этом звуке отразилась моя душа?

Меня отвели в мою каморку, только недавно я бежала от родителей и могла позволить себе лишь узкую коморочку. Благо со мной никто не жил, так что я давно прибралась, всё разложила по местам, и стало не так тесно, может даже немного уютно, но скорее эффективно. Я рассортировала все свои вещи, на единственном столике, над которым висела лампочка на тонком проводе, лежали учебники и книги, в которые я иногда погружалась по несколько десятков часов.

Я достала свой дневник, он всегда помогал мне сосредоточиться. Последние страницы были грубо расчерканы. Я помнила как еще вчера судорожно и быстро писала и зачеркивала слова. Мысли обратившиеся в хаос заполняли последние листы, ставшие некоей искаженной абстракцией, возможно, кто нибудь даже купил бы это как картину.

В конце концов, мы платим не за сами картины, а за души художников, что вложили себя в них. Может, кто нибудь и купил бы мою душу, ведь людям так нравится смотреть на страдания, на боль других. Всем людям нравится нести боль, может они даже и не понимают этого, но они обожают, когда страдают другие.

Ну почему все люди такие? Почему? И почему именно на меня они разрывались ненавистью? Чем я хуже людей? Пусть я чудовище, пусть во мне лишь страдания и боль, извращенные идеалы и слёзы. Чем же я хуже? И почему не заслужила хоть капли сострадания, тепла, доброты?