— Ну да, во снах она мне всякое нашептывает. — Я кивнул и, потянувшись как следует, чтобы размять затекшие ноги, уселся в такую же «лотосовую» позу, как у посла. Удобно, черт возьми.
— Но прошлой ночью она будто орала, да? — Человек-ящер скалился своей зубастой ухмылкой.
Еще бы не орала. Я вспомнил этот звуковой и цветовой взрыв, будто водородную бомбу рядом взорвали. Меня тогда вырубило начисто, пока сам Кларк не применил метод из фильма «Начало» — пришлось ему чуть ли не дверь моей каюты выносить, чтобы вернуть меня в сознание.
— Можно и так сказать… — Я тоже прикрыл глаза, подставляя лицо ласковому утреннему теплу. Приятно.
— Это потому, что воды океана Мары — природный усилитель, — продолжал Кларк своим густым баритоном. — Когда проводишь на воде какое-то время, это может просто сбить с ног. Думаю, именно поэтому Краскон казался… не в себе.
— Понимаю, — кивнул я, но тут же осекся. Что-то не сходилось.
— Что такое, Макс? — тут же отреагировал человек-ящер.
— Я… э-э… перед отплытием с Соколиного Холма говорил с Байроном Рамзи, — начал я осторожно, — и он меня уже предупреждал насчет странного поведения твоего брата.
Мы оба одновременно открыли глаза. Солнце будто скрылось за тучей, и между нами повисло нехорошее предчувствие, холодное, как туман.
— Как это? — Кларк даже голову склонил набок, его чешуя чуть заметно переливалась.
— Рамзи сказал, что видел его во дворце, в ночь перед вашим отъездом, — пояснил я. — Времени на подробности у него не было, но он намекнул, что Краскон вел себя как-то… взвинченно, что ли. Не в своей тарелке.
— Краскон играл с Лордом Ашером и его двором в «Правду или Ложь», — припомнил человек-ящер. В его узких глазах будто шестеренки завертелись. — Я ушел раньше, чем определился победитель, но к тому моменту золото там лилось рекой, не хуже выпивки. Мой брат всегда был образцом стоицизма, но проигрыш — единственное, что могло вывести его из себя. С самого детства, еще птенцами когда были, Краскон превращался в натурального дракона, стоило ему проиграть в какой-нибудь игре. А повзрослев, к этому добавился отвратительный характер и жуткая страсть к азарту. Когда наш отец… заболел, Краскон вроде как завязал со всем этим и взял на себя обязанности регента.
— И ты уверен, что не замечал никаких ухудшений в его поведении? — уточнил я. Что-то тут не чисто.
— Нет, я… Понимаешь, меня не было три сезона. Пожалуй, дела обстоят не так радужно, как я себе представлял. — Он поднял когтистую лапу и задумчиво постучал по челюсти. — Но, учитывая его выходки с тех пор, как мы на этом судне, да еще и рассказ Рамзи… я начинаю опасаться, что дело тут нечисто. И куда серьезнее, чем кажется.
— Есть хоть какие-то догадки, что с ним может быть? — спросил я прямо.
— Наш отец… я уже говорил, что он болен, но это не телесная хворь, — Кларк понизил голос. — Это психическое расстройство, которое иногда поражает Террианцев. Называется «рудное помешательство». Глубоко в недрах острова, где куют лучшую террианскую сталь, есть особая руда. Она каким-то образом заражает тех, в ком течет кровь Террианцев. Желание обладать ею становится навязчивой идеей. Считается это «простолюдинской хворью», потому что чаще всего ей подвержены низшие касты.
— Значит, тот факт, что глава королевской семьи подцепил «простолюдинскую хворь» — это, мягко говоря, хреновый пиар, — хмыкнул я.
— Я не знаю, что такое «пиар», — вздохнул посол, качая головой, — но выглядит это действительно неважно. Мы испробовали всё, чтобы скрыть состояние отца от общественности, но предателей и шпионов хватает. Вечно держать это в тайне не получится. Именно поэтому я, как посол, из кожи вон лезу, чтобы открыть границы Дальнегорска для наших союзников. Если из-за безвременной кончины отца или признания его недееспособным по причине буйного помешательства образуется вакуум власти, то начнется, как минимум, гражданская война. А в худшем случае — полномасштабная революция. Боюсь, если мы и дальше будем сидеть в изоляции, Дальнегорск просто рухнет. А теперь, если еще и слух пойдет, что Лорд-Регент поддался Помешательству… Мара всемогущая!
— Кларк, а зачем вообще регенту понадобилось на Остров Сканно? — спросил я, пытаясь сложить два и два.
— Я уговаривал его посетить Церемонию Десятины у знаменитого Священного пруда, — ответил он. — Но, если так подумать, он особого интереса не проявлял, пока я не сказал, что церемонию перенесли в Бронзовую Гавань. Когда я спросил, с чего такая перемена настроения, он ответил, что это чисто прагматичный ход — мол, он там заодно встречается с кем-то, кто якобы хочет купить у него какое-то бесценное произведение террианского искусства.