В этот момент внутри будто что-то оборвалось. Наверное, это чувство схоже с тем, что испытывают люди, когда врач констатирует: «ваше тело парализовано, вы никогда не сможете ходить или самостоятельно держать ложку». Больные и сами это чувствуют, но слова со стороны всегда имеют более сильное действие, так как человек до последнего не хочет признавать произошедшее и надеется на то, что завтра все как-то само поправится. Иронично, но такой недуг, как паралич, мне точно не грозит. В машине можно заменить все, что угодно, но от этого падает ее моральная ценность. Сегодня меняешь часть, а завтра списываешь целиком, как устаревший хлам.

Человек куда более уязвим. «Починить» износившуюся деталь без негативных последствий практически невозможно, но этим он и ценен. В рабочем отношении человек подобен машине — с возрастом списывается по непригодности, но найти хорошего специалиста сложнее, чем новый механизм. В сфере личностных отношений человек незаменим в принципе — встретив одного, вы никогда не найдете «такого же», даже если очень захотите. Бесконечная смена партнеров, друзей и коллег не приближает к желаемому результату, каждый лишь пытается восполнить то, что однажды потерял — человека. Но ведь я не человек, я — киборг. Так во мне сформировалось чувство неполноценности. Когда в пору радоваться, что раздробленные колени всегда можно починить, я переживал кризис отсутствия индивидуальности. «Робот-компаньон» звучало как страшный приговор. Однажды им будет выгоднее заменить меня целиком. Но ведь я не один такой? Если мое сознание — программа, значит то, что я испытываю, нормальный процесс адаптации для моей модели? Этот вывод меня несколько успокоил. Есть другие, а значит, когда увижу их, пойму, как мне быть.

Я чувствовал острую необходимость в социализации среди себе подобных и невозможность более медлить, хотя с момента моего пробуждения прошло не более получаса. Искусственный мозг работал очень быстро, поэтому к выводам, на которые у человека ушел бы не один день, а может, и целый месяц, я приходил за считанные минуты.

Я резко встал, прошелся по комнате, попрыгал. Старик суетился, говорил что-то вроде: «Осторожнее!», словно врач пациенту, уставшему лежать в постели после операции. Но мне было все равно — если я механизм, значит не нужно боятся, что «разойдутся швы». И снова меня охватило странное чувство. Внутреннее ощущение подсказывало абсолютно человеческие рефлексы: не поднимайся резко — голова закружится, не вертись — утратишь равновесие. Но синтетическое тело легко преодолевало биологические ограничения. Похоже, это одна из загадок, решение для которой я не мог найти сам — откуда мне знакомы эти ощущения? Моя механическая оболочка просто не могла их испытать. Возможно, это какая-то часть программы сопереживания, чтобы киборги могли лучше понимать чувства своих хозяев. В таком контексте подсознательные рефлексы имели смысл.

— Извините, а можно мне посмотреть, что снаружи этого дома? — попросил я.

— Подожди, нужно проверить функции твоего тела, это… — мастер растерянно хватался то за один прибор, то за другой.

— Все в порядке, я отлично себя чувствую. Пожалуйста, покажите мне город.

Когда мы произносим слова, то не всегда задумываемся над их истинным значением. «Чувствую». Я вообще могу что-то чувствовать? Почему я так уверенно называю этим словом то, что со мной происходит? Вопросов было много, ответов — мало. Так я узнал, что даже у логической цепочки машины есть предельная точка, когда для продолжения необходимы новые данные. Несовершенное совершенство. Оттого ли, что создано людьми или же потому, что понятие совершенства подобно параболе, которая, как бы близко не подбиралась к оси координат, никогда не сможет ее пересечь? Я отправился за новыми знаниями об этом мире. Было важно увидеть других и понять, какое место здесь занимают такие, как я — человекообразные машины. Я настаивал. Старик, будучи по характеру достаточно мягким, сопротивлялся недолго.

Когда он приложил карту, чтобы открыть дверь, я закрыл глаза в предвкушении, ожидал увидеть небо. Бескрайнее голубое небо, яркое солнце и зеленую траву, как в единственном воспоминании. Эти образы жили в моей голове, кем-то увиденные или придуманные. Неважно. Я знал запах мокрой зелени, воображал, как тоненькие травинки снова будут щекотать ладонь… Но реальность была другой. Громоздкой, с запахом копоти и блеском стекла. Бесконтрольно растущий многоуровневый город, который словно стремился стать преемником вавилонской башни, и мы где-то в его недрах. Над нами сотни тысяч тонн созданных человеком массивов. Под нами — столько же. Дом, где я проснулся, был лишь одной из множества высоток, служивших опорами для искусственного неба, которого не было видно за буйством неоновых вывесок и голограмм. Оказалось, что выше нашего неба был еще уровень, а дальше — еще один. Так город разросся на десятки километров вверх и вниз.