— Они думают, что так вдохновляют их на подвиги,— презрительно сказал Судья.— Женщины. Теперь этого Воина захотят убить первым.

— Скорее, он сам бросится на копье,— сказал случайно услыхавший их господин в красной мантии. Он был явно не трезв, и ему не терпелось поделиться с кем-нибудь хотя бы малой долей роившихся в его голове мыслей.— Ведь это сын Августа, того, что живет на Золотой улице. Если бы он не проигрался, она бы вышла за него замуж. Представляете себе его отчаяние?— спросил он и рассмеявшись, ушёл.

Джаф вновь посмотрел на Воина. Тот стоял с тем же безразличным видом, ожидая лишь колокола, чтобы начать бой. Он смог уложить двоих прежде, чем его убили. Его хозяин, казалось, вовсе не разочаровался, и лишь недовольно качал головой, когда его жена то и дело прикрывала рот ладонью и едва слышно повторяла «как же так». «Женщины, вы же понимаете»,— говорил его снисходительный взгляд, когда он обращался к сидевшим рядом с ним. Смерть Воина расстроила только Джафа, который был уже готов приобрести его, прежде, чем он опомнился от этого горького разочарования, потенциальные победители были уже либо убиты, либо выведены с арены. Оставалось лишь три бойца. Двое из тех, кого называют танцорами. Два брата, известные ловкачи, они принадлежали двум разным хозяевам, и каждый пытался выторговать себе второго брата. Танцоры гоняли по сцене верзилу с мечом, который размахивал оружием так, что подобраться к нему было невозможно. Шагал он медленно, проходя по бурым телам, разрубая их на мелкие части. «Такой боец понравился бы бывшему хозяину Геральда»,— подумал Джаф, как вдруг быстрое движение на арене заставило его отвлечься от своих мыслей. Верзила выронил меч из рук и упал на песок, его шея была вывернута и казалась непропорционально длинной. Рядом с ним лежало тело Конды. Оставшиеся один на один Танцоры переглянулись, зал взревел: одни требовали остановить поединок, другие требовали зрелища, и через секунду братья бросились друг на друга. Они точно копировали движения друг друга, и зрители то замолкали, напряженно наблюдая за их поединком, то вновь принимались неистовствовать, нетерпеливо ожидая скорейшей развязки. И вдруг оба они упали на арену, один с ножом в спине, второй со свернутой шеей. Над телами возвышалась поправлявшая свою перчатку Конда.

— Она притворялась! Это разве не против правил?!— удивился Джаф.

— Конечно, нет. Бойцам позволяют использовать любую тактику,— довольно произнес Судья.

— Её,— произнес Джаф, собственный голос казался ему ужасно далеким. Он уже видел приближавшиеся золотые горы. Все разворачивалось быстрее, чем он мог бы предложить.

— Что?— переспросил судья.

— Вы сказали, что я могу получить любого бойца, которого увижу на арене. Я хочу её,— твердо повторил юноша.

— Нет,— покачал головой судья.— Это мой лучший боец.

— «Любого»,— настойчиво повторил Джаф. Судья не ответил, он повернулся к слуге и с невозмутимым видом передал через него записку о выставлении Конды ещё на один бой. Джафа это задело.

— У Вас же много бойцов.

— Пятнадцать,— согласно кивнул Судья.

— Чего Вам стоит отдать мне одного бойца?

— Лучшего бойца,— поправил его мужчина.— Это может стоить всего,— его глаза угрожающе сверкнули. Джаф пробормотал что-то неразборчивое и отошёл подальше от своего собеседника. Гнев душил его, он отлично знал, чего хочет, и готов был всеми способами исполнить своё желание. Отличительная черта избалованных детей заключается в том, что они не гнушаются играть против правил ради собственных прихотей. Джаф смотрел на вышедших в третий раз бойцов. Ему казалось, что он уже знает, что произойдёт в этот раз, он отчётливо видел, кто бросится за спину соседа, уклоняясь от стали противника, а кто первым обрушит удар. Он точно знал, что Конда будет убивать бойцов незаметно, прячась, как в засаде, среди тел тех, кто ещё секунду назад стоял подле неё. Джаф довольно усмехнулся. У него была идея, как заполучить в своё распоряжение ещё одного бойца.

На Арене среди господ разрешалось жульничество, которое, как правило, прощалось людям с исключительным количеством денег и умением прикинуться невинным, как ребенок. Достаточно было передать определенную сумму арбитрам, как на арену выходили ещё несколько специально обученных бойцов, убивавшие неугодного участника. Это случалось крайне редко, но если случалось – все господа искренне сочувствовали хозяину такого бойца, утверждая, что его раб оказался «слишком» хорош. Но, естественно, никому не было жаль.