Джаф отправил арбитрам приемлимую сумму. Убийство бойца стоило больше, чем он ожидал, поэтому к тому, что было у него с собой,  пришлось приложить разрешение, по которому хозяева «Бойни» могли снять деньги со счета его семьи в банке. В записке было написано: «не убивать. Изуродовать». Он довольно потирал руки, дожидаясь, когда увидит, как несколько особых бойцов забьют Конду, казалось бы, до смерти, Судья потеряет свои деньги и будет беспомощно наблюдать смерть своего лучшего бойца, а потом он, Джаф, спустится вниз, в подвал, куда сбрасывают тела бойцов, чтобы через несколько часов избавиться от них, и ему из общей кучи достанут ещё живое, но изувеченное существо. Он дал бы ей другое имя и меч со своими инициалами и выставил на «Бойню» как свою собственность. Юноша усмехнулся, это звучало даже романтично.

Марк и Парис тем временем вернулись, впечатленные разговором с Геральдом. Боец оказался даже грамотным. Кто-то из господ сказал, что прежнему хозяину он приходился дальним родственником. Друзья понимающе закивали и принялись наперебой пересказывать Джафу свою беседу с бойцом. Юноше это было крайне неинтересно, ни то, какая у Геральда стратегия, ни то, что он цитировал классиков. Он нервно сжимал кулаки, глядя на арену, ожидая выхода на неё «особых» бойцов. Его друзья не замечали его невнимательности и продолжали говорить. В тот момент, когда одного из бойцов, уложившего двоих противников, приказали вывести с арены, на его место пришли ещё три бойца, закованных в тяжелые доспехи, казавшиеся монолитными, они окружали их сплошной металлической оболочкой так, что не было видно даже глаз. Джаф сцепил руки в замок и принялся наблюдать за тем, что будет дальше, другие господа, увидев появившихся на арене, как по команде, начали сочувствующе качать головами и вздыхать, пытаясь угадать, к кому же направят этих троих. Бойцы медленно проходили мимо бившихся противников, не обращая внимания ни на обрушивавшиеся на них удары, ни на трупы, лежавшие у них под ногами. Они безразлично проходили по телам, даже если те ещё старались пошевелиться или издать звук. Вдруг по спине Джафа пробежал холодок. Ему показалось, что эти големы не смогут не убить Конду, тогда все его деньги, вложенные в это, улетят в пропасть, он просто сделает одолжение другим хозяевам.

Конда выскочила прямо из-под ног одного из бойцов, посчитавшего её уже мертвой. Закованные в сталь фигуры принялись неистово размахивать тяжелыми, как молоты, руками; с таким обмундированием не нужно было никакое оружие, чтоб размозжить противнику череп. Конда носилась среди них черной тенью, заставляя бойцов медленно вертеться вокруг своей оси в попытках поймать её. И в это мгновение произошло нечто, встречающееся крайне редко в таком месте, как «Бойня» - один из бойцов, имени его Джаф не стал запоминать, уверенный, что в этом нет необходимости, оставил своего противника и бросился на заключенную в доспех фигуру. Вместе с Кондой они смогли повалить одного бронированного бойца, тем временем остальные участники боя накинулись на двоих оставшихся. Зрители стихли. Уж очень это напоминало бунт, кто-то поспешил покинуть зал, чтобы позвать солдат. Арбитры с нескрываемым испугом переглядывались, стало предельно ясно, что через секунду опьяненные собственной силой бойцы бросятся на решетку и вырвутся на свободу. Люди на трибунах спешили покинуть свои места, арбитры же, справившись с накатившей паникой, продолжали вести счет с тем же небрежным отрешенным видом, что и раньше. Самые любопытные остались в зале, желая досмотреть это представление. А бойцы, тем временем, расправившись с големами, вновь принялись уничтожать друг друга, но бились они не так яростно, как секунду назад.

Дыхание Джафа оборвалось, когда он увидел, что Конда гордо шагает к выходу. Он не слышал, как Судья принимал поздравления других господ, юноша резко поднялся и вышел на улицу, где его ждали не дождавшиеся окончания боя Парис и Марк. Стук собственного сердца вытеснял все остальные звуки из головы Джафа и словно по слогам проговаривал: «Проиграл. Нищий». Сколько денег умерло вместе с големами? Джаф хотел вернуться домой со своими деньгами, теперь же ему грозил позор. Нет, конечно, эта новость не покинет круга семьи, отец поймёт. Так думал Джаф, и с каждым шагом его уверенность таяла, а вместе с ней, кажется, исчезала и вся его взрослость. К дому он уже пришел провинившимся ребенком.