На западе сада не виделось стены, только ширма из деревьев. Через них начало косить лучами солнце, рисуя вытягивающиеся тени. От красок пыхнуло насыщенностью, прожорливостью, так непохожими на размытость дня. Теперь краски злорадствовали от света, не отражали, а упивались им, — бастионы перед первой волной уходящего дня. Тени тоже приобрели глубокий оттенок, держали землю и негативные пространства промеж растений в жирной тьме. Яркие насекомые уступали место более пегой братии, мерцавшей в своей окраске между камуфляжем и блеском. Воздух пронизывали тяжелые ароматы, с силой вливая в преломляющую атмосферу сада ощущение сытого покоя. Кирпичный утес переливался от розового до зольного цветов, великолепный на склоне дня. Затем без предупреждения Тадеуш увидел в саду кого-то еще стоящего без движения у фонтана, который открылся с поворотом. Парня зацепила паника. Не пустил ли он нечаянно постороннего? Не нарушил ли главное правило?

Он застыл, не зная, что сказать или как прогнать незнакомца. С усилием всмотрелся в фигуру, которой уже не было. Снова огляделся; тот второй пропал. Тадеуш осторожно подошел к мерцанью танцующего фонтана, подняв руки перед лицом, как боксерские перчатки или распятье. Фигура снова явилась — на другой стороне фонтана. Она переливалась синим, как центр трансмутирующих теней. Словно самое существо их цвета осушили, чтобы образовать в стороне этот миазм. Тот очертился, приобретая вид фигуры в длинном плаще или балахоне синего окраса, а форму и черты его лица била на осколки блистающая хихикающая вода.

— Кто… — начал Тадеуш и осознал, что не знал или не смел задать остаток вопроса.

Фигура чуть сдвинулась так, что солнце оказалось прямо за ней. Тадеуш различал за переливающейся водой только силуэт человеческого роста. Выглядел тот высоким, худым и неестественно неподвижным. Человек ли это? Быть может, лишь статуя и обман зрения. Тут оно снова сдвинулось, и теперь в уравнении возник страх. То было движение нетвердого тела. Не человека, переминающегося с ноги на ногу. Оно парило, размывалось, как дым или стая далеких птиц либо вспугнутых насекомых, распадаясь и снова перестраиваясь на другом месте. Тадеуш хватался за известные объяснения, где самым очевидным оставалась зрительная иллюзия воды и света. Но его солнечное сплетение подсказывало, что это жалкое оправдание. То, что стоит с другой стороны фонтана, не имеет простого имени и уж точно не феномен, рожденный из недопонимания. И Тадеуш бросил попытки. Перестал думать и предался ужасу, зная, что не он случайно впустил это существо на склад и в этот сад. Вовсе не миазм, столь пристально следивший из-за воды, здесь посторонний.

Тадеуш прирос к месту. Наблюдал, как синяя фигура огибает фонтан и направляется к нему. Движение можно было уловить лишь уголком глаза. Стоило взглянуть прямо, как фигура оставалась на месте и таращилась в ответ. Так что Тадеуш закрыл глаза и принялся ждать. Плеск воды перебивался другим звуком. Слабым жужжанием машины, словно от внутренностей автоматона. Ему доводилось слышать часовой механизм в детстве, когда повезло посетить дом одного бюргера — это был рождественский подарок для бедных рабочих и их семей. Эта же версия казалась быстрее, настойчивее, плавнее. Сущность приблизилась, и Тадеуш открыл глаза, липкие от страха, заглянул в ухмыляющееся лицо из газа и тысяч шестеренок.

Синева была не плащом, но клубящейся оболочкой из густого текучего газа или дыма. Казалось, существо вихрями кружит слои пара, не толще кожи, вокруг своего внутреннего веретена — неустанного мотора. Хитросплетения колесиков, храповиков и шестерней поднимались к лицу, как будто целиком составленному из действующих и тикающих деталей. Здесь синий туман был тоньше всего, окутывал и обнимал подрагивающие внутренности жидкой кожей-смазкой. В улыбающемся лице было что-то знакомое, Тадеуш уже видел нечто подобное. Очевидно человеческое, но перекошенное или подкрашенное обликом другого зверя. Сверчок, вспомнилось внезапно, сверчок из рисунков в его детских книжках. Сверчок, что ходит и одевается как человек. Ужас, изменивший осанку Тадеуша, внезапно отпустил. Улыбчивое создание подменило страх на интерес. Глаза его были прозрачным стеклом, порою заливавшимся синим, словно переполняясь подцвеченным дымом и обретая выразительность. Челюсти открылись, обнажая зубы из того же стекла или хрусталя. За ними шло вращение: во рту катались и дергались тонкие пряди синевы. К зияющему рту поднялись тонкие талантливые механизмы рук. Они жужжали с другим тембром. Тадеуш сглотнул, пока пальцы из металла и кости шарили во рту, а глаза моргали и подмигивали на кокетливый и театральный манер. Существо наблюдало за ним, подцепив глубоко во рту ленточку и мало-помалу вытащив ее наружу белой телеграфной лентой. Выщипывая, словно язык, натягивая за пределами раскрытых челюстей. Оно поворотило голову, чтобы внедрить сей момент в зрение Тадеуша. Кивнуло в знак того, что Тадеушу надо посмотреть на вытянутую ленту. Он попытался разобрать написанные на полоске буквы. Существо кивнуло иначе, уже одобрительно. Язык на ленте был ему неизвестен. Тадеуш прищурился, пытаясь распознать бессмысленные каракули, и почувствовал себя дураком.