Сразу перед первым ударом колокола, когда палач еще был наверху, а перед камерой стоял только один охранник, Измаил удалил соблазнявший его глаз. Извлек из девственных швов ржавым гвоздем. Он не чувствовал боли, разделив распоротое яблоко на три влажных ошметка.

Охранник, ощутив затишье концентрации под громыхавшими волнами возбуждения, обернулся в камеру и увидел на руке пленника первую кровь. Позвал второго, и они ворвались, отняв оружие из рук Измаила. На нем уже была нательная часть деревянного костюма. Капли и брызги испачкали изящное бледное сияние. Охранники обменялись поспешными словами, и один начал срывать с постели Измаила тонкую джутовую простынь. Второй держал обмякшее и смирившееся тело. Его усадили — новая древесина скверно заскрипела из-за натяжения, из прошкуренной поверхности сбежали трещинки смолы. Кровотечение оказалось куда слабее, чем представлялось сначала. Торопливая повязка перекрыла остальное. Все это ужасный недосмотр, и если бы палач узнал о нем до казни, велел бы их высечь. Они туго завязали бинт на вялой голове Измаила и быстро натянули головной убор с маской, пряча и повязку, и рану. Убедились, что тряпки в голом просвете между головой и плечами не видно. Так они сосредоточились в своих стараниях, что не расслышали, как позади в камеру вошла фигура в сером капюшоне.

Ветер щекотал пушок на головках дрыгающихся младенцев, поднятых ввысь множеством гордых отцов. Он измерил площадь и тыкался в балкон, поднимая волоски на идеальном изгибе шейки Сирены. Она рассеянно пригладила их стройной рукой, и Талбот содрогнулся. Затрещали три первых листика. Пес проснулся. Толпа охнула, когда над головой Адама задрожал скульптурный лес, когда сдвинулись его пальцы и щурились глаза, пока в руке подрагивало преступное яблоко.

Точное время ожидания от разоблачения механизма и ухода палача до падения топора, плеска деревянных кишок и переправления трупа в мешки под полом никогда не было известно. Да, все знали, что приговор в исполнение приведет ветер, встрепенув взведенные листья, что время отмерялось силой и направлением ветра. Но чего люди не знали, так это что под сценой находится коробка с механизмом управления погодой. Ключи от нее имелись только у палача и сборщиков механизма. В коробке находилась серия рычагов, которые поддерживали равновесие летнего дня против муссона, равновесие мистраля против затишья. Все предприятие стало бы нелепым и обреченным на провал, если бы заканчивалось за считанные минуты или тянулось целыми днями. Средней продолжительностью было чуть больше трех часов — достаточно, чтобы собралась толпа и поддерживалось напряжение. Ради видимости случайности проводились некие манипуляции, повышая непредсказуемость. Например, в случае с Адольфом Бюлером, когда казнь длилась полных шесть часов и под последние движения Адама толпе уже приспичило облегчиться. Или в случае Констанции Земблы, одиозной вампирши, которая, как утверждалось, выпила кровь и высосала мозг из костей у дюжины человек. В том числе белых. Ее казнь кончилась в двадцать минут из-за особенно жестокой и непредвиденной грозы. Весьма драматичное зрелище: листья неистово трещали, несколько выломались с прикрученных ветвей. Лицо Адама скривилось до упора своего механического выражения, а безумица, прожевав кляп, громко вопила в деревянном костюме. Даже при всем этом короткий срок считался неудовлетворительным — особенно среди тех, кто не успел прийти или устроиться поудобнее. Зато это доказывало, что процедура находится вне человеческого контроля.