Разделение Измаила продлилось уже сто восемьдесят шесть минут, когда раздался первый щелчок запора на лезвии. Толпа навалилась ближе, а Сирена в своем окне закусила губу и закрылась от зрелища дрожащей ладонью. Талбот придвинулся к ее креслу, его рука шарила в кармане штанов — предположительно, в поисках флакона нюхательных солей. Привстал на цыпочки Муттер и чуть не сверзился со своей высокой ступеньки. Тульп и Флейшер всерьез озаботились количеством крови, которая теперь сочилась из-под деревянного капюшона осужденного. Тульп поднялся и подошел поближе. Расстояние между плечами и головой было красным-красно. Он уже хотел крикнуть Флейшеру, что здесь что-то неладно, когда услышал высоко над собой второй щелчок — огромный вес и поблескивающий нож продребезжали по смазанным стержням и разрезали красную часть пополам. Адам впереди сцены довершал свои формальные судороги. Безголовое тело затрепыхалось и накренилось к дырке в помосте. Ползучие внутренности Адама шлепались на сцену, и огромный рев поднялся от толпы, когда по липкому брезентовому желобу покатилась отсеченная голова.

— Измаил, — сказала Сирена, выдохнув имя еще до всхлипа.

Огромная благодарность моему редактору Тимоти О'Коннелу за его энтузиазм, чуткость и мастерство.

Большое спасибо моим блестящим агентам Джону Элеку и Сету Фишману.