Адам смотрел прямо на алтарь с неописуемым выражением. Одна его рука сжимала преступное яблоко, но указующий перст нацелился на грудь, в сердце. Другую руку он отвел в сторону, направляя внимание зрителя прочь от вертикального дерева в центре. На заднем фоне в темной листве было нарисовано пламя. Пламя, исходившее от воздетого меча. При нынешнем освещении витража меченосца было никак не разглядеть. Должно быть, солнечным лучам препятствовал угол какого-то здания снаружи. Флейшер помнил Библию достаточно хорошо, чтобы понимать: это один из сонма ангелов, присланный стеречь и оборонять древо познания, в чем он явно потерпел неудачу. Флейшер отступил еще на шаг, чтобы разглядеть окно в еще больших подробностях.

— Примечательно, верно?

Он развернулся к тому, кто подкрался под прикрытием его рассеянности.

— Изготовлено братьями Вальдемар, приезжавшими ставить большой витраж в соборе. Я отец Лютхен. Это моя часовня.

Флейшер оправился и выкинул из головы ансамбль с витража. Уже хотел представиться священнику, когда Лютхен опередил его:

— Вы Антон Генрих Флейшер. Сын Доменика и Хильдегарды. Внук Питера и Гудрун Флейшеров и Уилфреда и Мадлен Брандтов из Ахена.

В этой стиснутой лачуге пророков его слова прозвучали обвинением. Даже личность Флейшера известна этому человеку, с которым он еще ни разу не встречался — который наблюдал за ним, не проронив ни слова.

— Это так, — сказал Антон и был рад напористости в голосе. Емко и формально. Четко и без страха.

Они вместе обернулись к витражу.

О братьях Вальдемар слагали легенды. Их произведения, будь то из стекла, дерева или стали, служили предметом восхищения и множества обсуждений по всей Европе. Этот витраж заказали с целью продемонстрировать рай в его расцвете, в блеске всех божьих тварей, переполненных уравновешенной миролюбивой жизнью. Лучезарным перед падением. Трубным зовом христианства и культуры. Паломники и ученые совершали бы эпические путешествия, чтобы преклонить колена перед его мощью, ослепленные диким светом внешнего мира, что приручен и выжат в досточтимое произведение искусства и через него. Одно это должно было утвердить Эссенвальд на века.

Однако во время предварительных исследований Ворр заворожил братьев Вальдемаров. Его широкое разнообразие растительности. Его уникальный и непредсказуемый климат. Его пагубное воздействие на человеческий разум — и, естественно, его мифология. Они хотели войти. Причаститься к Ворру. Все их пытались разубедить, но они не поддавались уговорам, и работа встала. Тогда с ними условились на четыре дня и ни днем больше. Вернулись они три дня спустя — в себе, но сами не свои. После этого братья принялись менять замысел. К и без того переполненной сцене добавили вымышленных существ. Оптимистичную легкость картины во многом угрюмо извратили. С совершенством и потрясающей глубиной резкости могла потягаться лишь буйная жизненная энергия, сиявшая в таинственных обитателях, наводнявших эту спутанную сказку и глазевших наружу.

Лютхен отвел Флейшера в другой конец часовни, где в тени от дальнего уголка Эдемского сада стояла выцветшая скамья. Флейшера удивило проворство старика, когда он разглядел его возраст в морщинистом свете.