Но Нариман же не дивона. Отнес бы бумажник прямо в милицию и сдал его.

Ах, черти, ну, хитрецы! В такое нелепое положение его поставили! Смеются, озорники, рты до ушей! На всю улицу хохочут. Ну, хорошо, у них детская шалость, и радости хватает оттого, что шутка удалась. А Тан-Шолпан? Смеется. За живот схватилась, согнулась пополам. Поначалу и сам Нариман засмеялся, но потом и улыбка слетела с отвердевших губ. Он ждал, когда Тан-Шолпан перестанет смеяться. А она и не думала униматься. Откинется всем телом назад, всплеснет руками, хлопнет в ладоши и опять заливается, схватившись за живот.

— Ну, хватит! Что с тобой?

А она все смеется…

Прошло с того дня совсем не много времени, и не стало в городе Жараса Хамзина и Тан-Шолпан. А молва, что снежный ком, росла и росла и грозила раздавить его своей тяжестью. Говорили, оба удрали в Алма-Ату. Говорили, бежала она с ним. Говорили, осталась Багиля-байбише с двумя детьми на руках. А о Наримане говорили: «Вот джигит, которого девка бросила!» Хорошая слава для парня? Мнительным он стал. Если в стороне двое беседовали, то казалось ему, что о нем говорят, над ним смеются, его презирают. Этот червь точил и не давал ему забыться. Он присосался к сердцу и тянул из Наримана все душевные силы. Горько было. Стыдно было. Обидно было. Страдания измучили его. За короткое время он осунулся, похудел…

В начале шестьдесят четвертого года вышел указ правительства. Каратаускому фосфоритовому бассейну потребовались специалисты. Одним из первых записавшихся добровольцев был Нариман.

Едет он на место своей новой службы в быстром автобусе. Где ты, Карасай? А перед ним сидит чужая девушка, влекущая, как весеннее солнышко, и прядями ее играет ветер.

Ахан крепко-накрепко наказал своему другу Тимофею беречь дочь:

— Перед богом и перед людьми будешь ты за нее в ответе.

С Тимофеем Ахан подружился еще в те времена, когда работал в геологических партиях вместе с Безруковым и Гиммельфарбом. Безруков по праву считался акыном среди геологов. Он умел оживлять самые невзрачные камни и сам относился к камням как к живым существам. Он писал стихи. В геологической партии известного ученого, открывшего руду в Нартасе, долгие годы трудились бок о бок Тимофей и Ахан. Позднее Безрукова отозвали в Москву, и работу небольшой партии возглавил вот этот самый Тимофей Петрович Петров.

Ахан был для геологов незаменимым проводником и помощником, который собирал образцы пород. Не было в Каратау ни одной щели, которой он не знал бы. Словно на ладони у него была отпечатана карта этих гор. Знал Ахан каждое ущелье, каждую долину, впадину, вершину… В последние годы ему стало трудно ходить по горам, замучил ревматизм, годы давили на плечи, и он решил уйти с этой работы, которую любил сердцем. Пришла пора уходить на пенсию и забыть горные тропы.

Когда колхоз провел улицу и на ней стали подниматься новые дома, Ахан остался на зимовье дедов, не покинул ущелья Сунге. Позднее в той впадине построили водохранилище. Река Сунге была перекрыта, и воды пущены по трубам вниз сразу за домом Ахана. Сейчас водохранилище обеспечивает питьевой водой весь Карасай.

После того, как городские власти взяли водоснабжение в свои руки, Ахан стал работать сторожем на водохранилище, неусыпно следил за его чистотой. Особенно строго смотрел он за тем, чтобы сюда не забрел скот, чтобы никто из проказливых глупцов не осквернил воду, предназначенную для людей. На первый взгляд кажется, что работы здесь никакой, но аксакал осознавал высокую ответственность. В строго установленные часы он подходил к хранилищу и сыпал в воду хлор. Потом садился на берегу и долго смотрел на горы, как старый беркут, который тоскует по своим скалам. Камни зовут старого проводника. Ему бы крылья! Он глазами покрывал расстояния. Вон Нартас, а вот и Кокжон… Старый беркут тосковал по прошлым дням, по своим друзьям-геологам. И долго сидел у воды.

Правду сказать, и друзья-геологи его не забывали. Когда приходилось Тимофею бывать в Шугле и ехать обратно, он обязательно навещал Ахана.

Однажды после обязательных расспросов о скоте, о доме, о здоровье геолог обратился к другу:

— Марзия поступила учиться?

— Нет, не смогла, вернулась, — ответил Ахан Тимофею Петровичу. — Видно, очень это трудное дело. Похоже, каждый своих лучших скакунов отбирает для этой байги. Трудно одинокому всаднику без поддержки, без болельщиков из своего племени. На полдороге останется такой. А свои подтянули бы за чембур, криками бы поддержали, камчой подстегнули бы уставшего аргамака.