— Здравствуй, родная! Не дочь ли ты Ахана, что из Сунге?

— Да.

— Э-э… Как себя чувствует отец? Здоров ли?

— Слава богу, здоров, неплохо чувствует.

— А ты, значит, решила его место занять? Здесь его работа, дочка. Немало он сделал. Это хорошо.

Марзия не поняла, шутит он или говорит серьезно. Главное — он знает отца и, наверное, не даст ее в обиду. Это обрадовало девушку. Хорошо, когда в незнакомом месте встречается человек, который знает твоего отца.

— А как же! — сказал долговязый Аманкул. — Скажем, в ауле дочь чабана наследует чабанский посох. Ей-богу, своими глазами видел такое на чабанском тое в Сарысуйском районе. А дочери геолога сам бог велел геологиней стать.

— Какой там геолог! — Пожилой цвиркнул слюной меж зубов. — Ее отец был таким же чернорабочим, как и я.

Золотой жук прожужжал мимо и ударился в горящую фару. В световом столбе кружились мушки, мошки, мотыльки. Звенели комары. Лягушки, перебивая друг друга, пробовали голоса перед вечерним концертом. «Должно быть, места здесь влажные, близкие к воде», — подумала Марзия. На ее ногу сел комар, но она не стала наклоняться, чтобы прихлопнуть его. Стараясь проделать это незаметно, она почесала укушенное место другой ногой. «Надо будет в брюках ходить, здесь в юбке много не наработаешь».

Пожилой человек запалил лучину и стал разжигать огонь. Поставил чай.

— Молодец, Таласбай, отлично придумал, старик! — заорал долговязый Аманкул.

Неуместными и грубыми показались Марзии его слова, обращенные к человеку, который по возрасту явно годился ему в отцы.

Тонкие прутики трещали в огне и брызгались золотыми искрами, которые, казалось, хотели прожечь темноту, но гасли, оставив белесый дымок, исчезали, умирали.

Фары наконец выключили, и тьма в той стороне стала особенно густой, черной, непроглядной, какой-то живой и пугающей. Теперь вся летающая братия — мушки, комары, мотыльки, жучки — устремилась к костру. Одних отпугнул едкий дым, другие падали в огонь с обгоревшими крыльями. Остальные кружили вокруг него, над кипящим чайником, привешенным к треноге. Но это был не холодный свет фар, к которому они густо лепились, а горячий, живой, злой огонь, и не было им покоя, и бились, и кружились насекомые в неистовой смертельной пляске.

Пить чай сели впятером на открытом воздухе. Над входом в большую палатку повесили фонарь. Единственный граненый стакан уступили Марзии. Остальные пили, обжигаясь, из больших кружек, шумно дуя на чай. Аманкул все время поглядывал на Тимофея Петровича, не решаясь о чем-то напомнить. Начальник заметил эти взгляды, вздохнул и сказал:

— Ладно! Последняя будет. Привез я только одну бутылку. После нее, запомните, сухой закон до тех пор, пока не переедем отсюда. Баста!

— В честь приезда барышни, — заулыбался Аманкул.

Забулькала водка, разливаемая по кружкам, в которых только что был чай.

— А сестренке? — вскинулся Аманкул.

— Я не пью! Что вы! — испугалась Марзия. В ее голосе было такое удивление, что все заулыбались: «Разве вы не знаете, что я не пью? Об этом весь мир должен знать!»

— Ради знакомства можно! — продолжал настаивать Аманкул.

— Нет, — отрезал Тимофей Петрович, — Марзии не наливать!

— Пейте из стакана, — сказала Марзия, готовясь выплеснуть остатки чая.

Но Аманкул остановил ее:

— Нет, сестренка, из кружек вкусней. Давай хоть чаем чокнемся. — И он протянул к ней свою кружку.

Старик Таласбай не вылил чай из своей кружки. «Праведный старик, правильный», — подумала о нем девушка. Трое разделили содержимое бутылки, выпили, вытерли губы кулаками и продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Что пол-литра на троих!

Через некоторое время Адиль взял гитару и начал что-то наигрывать. Сначала бренчание раздражало, но вот стала пробиваться мелодия, мягкая, нежная, молящая, не таящаяся в ночи, а созвучная ей. Она почти стлалась над землей, пока не взлетала высоко вверх и не замирала там, трепеща крыльями.

Молчали. Тучи вроде стали расходиться. Хмурились, грозились, да не пролились дождем. Стали проглядывать редкие звезды.

Тимофей Петрович ковырял щепкой в зубах и обдумывал завтрашние дела: «Так… Завтра следует заменить у второй бурильной машины сломавшийся бур. А может, закалить его? Буров не хватает, ломаются самые крепкие зубья. Камень, что ни говори, кругом. Если так и дальше пойдет, то мы уже теперь съедим все отпущенные на разведку средства. Съедим за счет ненайденной руды. Так… Нужно выяснить размеры клада, охраняемого каменной пастью, а потом потихоньку передвигаться к Кокжону. Зимой снова будем бродить в окрестностях старого зимовья Нартас. Дрова следует заготовить. Позаботиться о зимней одежде. Да… Пройдет еще одно лето. Каратау забирает годы, глотает дни за днями. А лета уже поджимают. Перебраться бы в город, как Безруков, и начать писать книги. Да только не справиться с писанием. Нет таких способностей. Или найти покой старым костям где-нибудь в тихой долине у самых гор, как сделал отец этой девушки, друг Ахан? Индюков разводить… Кстати, девушке нужна будет особая одежда, женская. Ее платьишки да юбчонки не годятся для человека, который целые дни по горам, по камням лазает. Мошка заест. А может, и волки… Может, зря я эту козочку привез да пустил пастись между двух волков? Голодные хищники, черт бы их побрал! Не о старике речь, он молитвы читает, намазы делает. А впрочем, я же здесь, послежу, чтобы не обижали».