И только тут девушка заметила странное сходство своего лица с лицом старухи. Она уже не могла точно припомнить так-же, или иначе выглядело лицо её подопечной.

– Мама… – растерянно произнесла девушка и на глазах навернулись слёзы. Мама давно умерла. Мамы давно нет.

Старуха кивнула и улыбнулась, лицо её просияло, и она вновь скосила взгляд на приложенную к стеклу руку.

«Ну-же! – говорило её лицо. – Чего же ты медлишь?!»

– Мама, что ты тут делаешь?! – слёзы покатились по щекам. – Мама… Мама, почему у тебя мои юные руки.

Старуха только улыбалась и смотрела на приложенную к стеклу руку.

Девушка пару раз всхлипнула, утёрла слёзы и потянулась пальцами к пальцам старухи, так чтобы приложить пальцы поверх её.

Но в последний момент, в паре сантиметров от стекла одёрнула руку и отступила.

Суровая трезвость вернула её в реальность и окатила, как ведро холодной воды.

– Ты не моя мама, – уверено сказала девушка. – Не знаю кто ты и что ты, но ты не моя мама!

Лицо старухи исказилось, и она закричала. Девушка отскочила. Старуха массивными ударами обрушивалась на зеркало. И тонкая паутина трещин расползлась по стеклу.

А лицо старухи продолжало искажаться криками.

Девушка вылетела из ванной, захлопнула двери, добежала до кухни, схватила табурет и положила его сиденьем к двери, из-за чего ножками он упёрся в стену.

– Что-б тебя, что-б тебя! – завопила девушка и опрометью бросилась в комнату старухи, заперлась изнутри и залезла под кровать. Её била мелкая дрожь.

– Мама давно умерла, – шептала она себе. – Мамы давно нет. Уже больше двадцати лет… Мне было хорошо за семьдесят, когда она умерла и…

Холодная липкость накрыла тело изнутри.

– Мне не могло быть за семьдесят. Мне только двадцать. И мама сейчас полна сил. Мы живём на Подколокольном. И вот-вот получим квартиру на севере города. Там я познакомлюсь с будущим мужем и… сын. Там родится мой сын. И мы съедем в домик на белом озере, чтобы ребёнок рос здоровым.

Дрожь набирала обороты.

А в голове рождались образы и словно воскресали воспоминания.

– Как я могла всё это забыть? Боже! Почему я проснулась двадцатилетней, не помня и дня из своей будущей, уже состоявшейся жизни. Мне страшно.

И девушка-старуха расплакалась. Глаза её блестели, а руки непроизвольно хватали воздух.

…Когда молодая сиделка заглянула под кровать, рядом уже столпились внуки, правнуки и жена единственного сына старухи.

– Всё хорошо? – гудели они. – Нужно позвать врача, вдруг ей стало хуже…

– Это я, Ваша сиделка, – как можно доброжелательнее заговорила девушка. – Позвольте помочь Вам! Я желаю Вам только добра! Вы, видимо упали, попытались подняться, но вместо этого забрались под кровать. Давайте вернём Вас обратно наверх, укроем Вашим любимым одеялом.

Девушке-старухе не хватало сил переварить сказанное, разобрать слова. Она замирала и настороженно вслушивалась. Лицо сиделки казалось добрым, и голос звучал расслабляюще-доверительно. Девушка-старуха позволила ей прикоснуться к себе, позволила помочь.

С помощью остальных членов семьи, сиделка водрузила старуху в гнездо постели, укрыла мягкими одеялами.

– Она рассказывала, как в молодости совсем недолго подрабатывала сиделкой. Ушла как раз после такого случая: её подопечная упала и закатилась под кровать, – сказала жена сына детям, после вздохов облегчения и погладила старуху по голове. – Ты всех нас напугала.

Старуха хотела ответить. Но ослабшее тело исторгло только слабый стон. Тот забрал столько сил, что в глазах помутнело, и старуха погрузилась в промежуточное состояние между сном и явью: она улавливала звуки, а воображение дорисовывало знакомые образы.

Девушка-старуха сжала складку простыни. Медленно до неё доходил смысл произошедшего. Одно мгновение — и память подвела настолько, что стёрлись все годы после двадцати: муж, сын, внуки. Она по щелчку пальцев потеряла всё – всю жизнь. И стала опять двадцатилетней девчушкой, согласившейся посидеть со старухой. Щемящее чувство пустоты и несправедливости тянуло за собой осознание. Хлоп – и вся жизнь после двадцати оказалась в комнате, где выключили свет – можно перемещаться наощупь, так никогда и не догадываясь об истинном смысле попадающихся в руки предметов-воспоминаний. А что если-бы воспоминания так и не вернулись.

Хлоп, ты легла спать в свои двадцать, а проснулась прикованной к постели развалюхой.