Помню песню Гагариной, о том, что спектакль окончен и свет погас. Он, и правда, погас слишком резко! У меня не хватило сил выйти на бис. Я уснула…

И долго ещё отзывалась в ушах эта слишком правдивая фраза:

- Скоро зазвучит эхо нового дня, начинай его без меня.

Не буди меня, освободи меня…

Ещё до того, как открыть глаза, я понимаю, что голая. Сосок упирается в руку, а рука утопает в пуховой подушке. О, Боже мой! Где я? Только пусть это будет не чья-то постель.

Помню, вчера, я знакомилась с кем-то. И даже дала телефон… подержать. Вроде некто вбил свой в мою записную. На этом и всё? Или…

Босой ступнёй, медленно, чтобы не разбудить лежащего рядом со мной, я веду по кровати. Всё дальше и дальше… Пока нога не упирается во что-то твёрдое. Это стена? Осторожно открыв правый глаз, вижу клетку. И Кешу.

Он будто ждал моего пробуждения. И тут же приветствует. Но вместо «Доброе утро», которому Ромик не смог его выучить, произносит знакомое:

- Ррома хоррроший! Крррасавчик!

Я бы поспорила, но не сейчас. Сейчас я лишь рада тому, что проснулась в любимой постельке. И никого рядом нет, кроме болтливого какаду.

Дверь открывается. Видимо, мама давно караулила, стоя снаружи. Ждала, пока Иннокентий подаст ей сигнал.

- Вот она! Проснулась, спящая красавица! – произносит начальственным тоном.

Я забыла сказать. Моя мама – начальник. Она финансист, только в смежном отделе. А я бухгалтер – в другом. В какой-то степени это подвигло меня к переезду. Встречаться в пределах работы, ещё и жить вместе – это уже перебор.

- Мам, не кричи, - мой мучительный стон, равнодушно воспринятый ею, остаётся витать.

Мама усиленно машет перед собой полотенцем. Ставит на тумбочку полный стакан. И подходит к окну.

- Посмотри, на кого ты похожа! – створка окна открывается, мартовский воздух врывается внутрь, - Если будешь вести себя так, то уж лучше съезжай! Я не в том возрасте, чтобы терпеть выкрутасы.

Распахнув одеяло, лежу. Нет сил даже ноги с постели спустить. Голова нещадно болит, во рту сухо.

- Это водичка? – шепчу и тянусь к стакану.

Мама стоит, сцепив руки. Смотрит с укором, но мне всё равно.

- Аспирин! – громогласно вещает она.

Пью шипучку практически залпом. И, опрокинувшись навзничь, продолжаю лежать.

- Вы зачем напоили ребёнка? – прилетает от мамы.

- Какого ребёнка? – я, щурясь, смотрю на неё.

- Кирюшу! – мамин образ мутнеет на фоне окна.

- Ох, - возвращаюсь в исходную, - Тоже мне, ребёнка нашла! Да этот ребёнок нас за пояс заткнул.

- Я поручила тебе, думала ты взрослая женщина. А ты? На кого ты похожа? Ты только глянь на себя, - сокрушается мама.

Взяв с полочки зеркальце, она торопливо подходит и тычет мне в нос.

- Мамуль, ну отстань, - закрываю глаза.

- Поднимайся! Приводи себя в чувство. Сегодня уборка.

- Воскресенье же! – спешу возразить.

- Вот именно, что воскресенье, - соглашается мама.

Успеваю заметить, на ней не домашний халат, а рабочий костюм для уборок. Лосины и майка, в которых мы делали в нашей квартире ремонт. На них даже пятна остались от краски.

- Мам, я тебя умоляю, - стону, как израненный зверь.

Но мать беспощадна в своей чистоплотности. Кроме привычки командовать, расходовать деньги с умом, она ещё крайне дотошна. Помню, могла выговаривать мне, если я недостаточно тщательно мыла тарелки. Если вешала мокрое полотенце обратно на крючок, в то время как надо на батарею. Или, вынув из ящичка что-то, не клала на место.

В общем, частенько я думаю, папа ушёл неспроста…

- Трудовая повинность, - звучит её вкрадчивый тон, - К тому же, тебе не помешает сбросить пару кило.

Я накрываю свой зад одеялом:

- Спасибо, мамуль, ты умеешь утешить.

- Ты птицу кормила?

- Его Иннокентий зовут.

Услышав своё прозвище, Кеша в тот же момент оживляется:

- Крррасавчик! Кеша крррасавчик!

- Сейчас покормлю, - добавляю в подушку, и силы опять покидают меня.

- Давай, поднимайся! Тёть Любе позвони, объяснись. Я не собираюсь за тебя извиняться, – говорит мама так, будто мне девятнадцать. Нет, шестнадцать! И я поздно пришла с дискотеки.

Хоть одно преимущество. Можно опять почувствовать себя юной и беззаботной. До тех пор, пока мать, или зеркало, не поставят тебя перед фактом.

Смартфон начинает жужжать. Вижу Олькино фото. Она у нас блонди! Красотка, каких поискать.

- Легка на помине, подруга твоя, - бросает мамуля. Качнув головой, оставляет меня со смартфоном один на один.

Беру трубку:

- Лёль!

- Это я, - отзывается голос подруги. Не намного бодрее, чем мой.

- Ты как?

- Херовато. А ты?

- Не могу материться, мама близко, - говорю, и тону в тёплой неге постели. Ощущаю, как боль отступает. Аспирин, вероятно, начинает меня исцелять.