Район Букчон, в котором мы с Чанми жили, хоть и располагался почти в центре Сеула, был спокойным и немноголюдным. Большинство домов здесь выстроены в традиционном стиле — их еще называют «ханок», — и от этого район выглядит старомодно и очень атмосферно. Тут даже нет вывесок на иностранных языках — только на корейском, чтобы не нарушить эту самую традиционную атмосферу. Папа однажды повесил на пансионе вывеску на английском и русском языках, так власти сделали ему предупреждение и велели ее заменить.

Утром и вечером в Букчоне очень спокойно, несмотря на то, что этот район очень любят туристы. Возможно, потому что на домах висят плакаты с надписями, просящими соблюдать тишину, так как это жилой район. Папа же в магию слов не верит, и говорит, что на его родине, в России, большинство людей эти плакаты бы не остановили. Мне оставалось ему только верить, потому что в России я никогда не была, а хотелось бы. Там у меня жили бабушка с дедушкой и дядя.

У станции метро мое внимание привлек сидящий на лавочке грязный старичок в обносках. Трясущимися руками с крючковатыми пальцами он пытался надеть теплую куртку — тоже изрядно потрепанную, но на вид значительно превосходящую ту, что была уже на нем.

Прохожие брезгливо поглядывали на него и шептались. Мне вдруг стало жалко старика, и я решительно направилась к нему.

— Дедушка! — воскликнула я, подойдя к лавке. — Давайте я вам помогу!

Старичок перестал возиться с курткой и медленно поднял на меня голову. Его глаза с бельмами будто смотрели сквозь меня.

Слепой что ли?

— Помоги, — проскрежетал он и тяжело поднялся.

Ветер подул в мне в лицо, и меня обдало запахом немытого тела и старости. С трудом удержавшись от того, чтобы скривиться, я схватилась за куртку и помогла старику надеть ее. Затем застегнула молнию и радостно объявила:

— Вот и все!

— Спасибо, деточка, — улыбнулся старик почти беззубой улыбкой.

— Может, вам еще чем-то помочь? — спросила я.

Старик задумчиво почмокал губами и сказал:

— Сможешь довести меня до одного места? Здесь недалеко, но я ничегошеньки не вижу, поэтому боюсь, что попаду в неприятности.

Я посмотрела на часы — до работы оставалось полчаса. Скорее всего я опоздаю, но ничего страшного — начальства сегодня не будет, потому никто не отругает.

— Куда идти?

Обрадовавшись моему согласию, старик вцепился в мой локоть и повел меня к пешеходному переходу.

— Вы же слепы, — растерянно напомнила я, послушно идя в заданном стариком направлении.

— Слеп, — кивнул дед, — но ноги мои, хоть и стары, однако прекрасно помнят дорогу. Ты, главное, по сторонам смотри.

Угукнув, я принялась тщательно озираться, боясь не заметить опасность для слепого старика. На пути я предупреждала его о каждой ямке, камешке, человеке, бордюре на его пути. Раз по десять смотрела по сторонам, когда мы переходили дорогу, и крепко придерживала его за руку.

— Пришли, — сказал старик после, примерно, пятнадцати минут ходьбы.

Мы оказались на окраине Букчона. Перед нами на возвышенности стояли два внушительных дома со старинными воротами.

— И куда вам? — с сомнением в голосе спросила я, глядя то на явно бездомного старика, то на богатые дома перед нами.

— Сюда! — старик указал кривым пальцем на дом, что был справа. У него были кованные черные ворота, с которых на меня смотрело страшное рогатое существо в маске. Странное, однако, представление об украшении ворот у хозяев дома.

— Точно здесь? — спросила я и описала дом, не верив, что бездомному надо именно сюда.

— Здесь! Спасибо тебе, милая. — Старик, наконец, отцепился от меня и, заведя руки за спину, хитро улыбнулся: — В благодарность за твою помощь я исполню любое твое желание.

Я невольно рассмеялась. А дед, оказывается, шутник.