– Спасите! – завопил дед и, выпустив ошейник, взмахнул дубинкой. Удар пришёлся прямо по голове. Пёс разжал зубы и вытянулся. Глаза его закатились, лапы дёрнулись и застыли.

– Кончился! – отдышавшись, проговорил дед и сердито ткнул концом дубинки в косматый пыльный бок. – Не шевелится. Ну, принял я с тобой греха на душу, хоть нога цела и то ладно, вишь, сапог прокусил, проклятый. Удружил мне, Санька, чертёнок!

Свалив таким образом вину на Саньку, дед почувствовал облегчение. Он уже смелее отстегнул цепь от ошейника и потащил было пса в сторону, через арык на хлопковое поле, да вдруг, оглянувшись, бросил его и кинулся к телеге: лошади в нетерпении тронули и чуть не ушли без хозяина.

– Тпру, негодные! – крикнул он, уже на ходу вваливаясь в телегу и хватая вожжи. А пёс так и остался лежать, задние ноги в арыке, передние – на краю дороги. Он не пытался пошевелиться – дотянуться до воды, которой так мучительно жаждал, тащась за телегой. Дыхания не было слышно, глаза по-прежнему стеклянные, видно, уж очень мало оставалось жизни в измученном теле, если дедова палка так легко смогла выколотить остатки её.

Тем временем ребята, ничего не подозревая, почти целый день веселились в зоопарке, потом купались, были в кино, домой вернулись к вечеру и сразу встревожились:

– Джумбо! Где Джумбо?

Дети обежали все закоулки в саду и на дворе, заглянули под кровати: может, он там от мух спрятался, – никого.

– Он без вас очень скучал, – сказала бабушка, – просто места не находил. Не побежал ли вас разыскивать?

Когда мама позвала ужинать, Катя не вытерпела и расплакалась:

– Папа сам говорил, овчарки любят пасти овечек. Ты почему не купил нам немножко овечек, чтобы мы с Джумбиком их пасли? Вот он соскучился и убежал.

Она была безутешна, пока не заснула, и во сне всё вздрагивала и всхлипывала. Боря крепился, но, добравшись до кровати, тоже уткнулся лицом в подушку и расплакался, только тихонько, чтобы не услышали: ведь ему скоро исполнится восемь лет! Сон не шёл. Мальчик вскакивал и подбегал к окну на каждый шорох.

– Джумбик, – звал он чуть слышно и прислушивался. Ответа не было…

Уже перед утром мальчик наконец забылся сном, но вдруг опять вскочил и прислушался: за окном на этот раз зашуршало уже явственно. Показалась вихрастая голова. Боря бросился к окну.

– Санька, ты?

– Ходи сюда, – послышался осторожный шёпот. – Скорее, ну! Мне мамка не велела, я в окошко убег!

– Джумбо? – догадался Боря и чуть не крикнул: – Нашёлся? Где?

Санька отчаянно тряхнул хохлом.

– Увели Джумбу. Дед Максим. Мамка не велела говорить. Тебе, говорит, ещё попадёт. Чепь-то я причепил.

Санька всхлипнул и вытер глаза кулаком.

– Какой Максим? Где Джумбо? Санька, говори скорей!

– За телегой увёл. Джумбу-то, – плакал Санька. – Дед Максим сказал: «Накинь ему крючок на ошейник. Да где тебе, не сумеешь, забоишься!» А я говорю – как не сумею! И начепил. А он, а он… лошадей ка-ак кнутом хлест! И утащил. Джумбу-то.

Санька расплакался по-настоящему. Он любил Джумбо.

– Замолчи, – сказал Боря и толкнул Саньку в плечо. – Ещё Катьку разбудишь, заревёт на весь дом. Сегодня папе я всё расскажу. Он этому деду Максиму покажет и Джумбо домой заберёт.

– Ладно. Я домой побегу, а то мамка хохлы надерёт, – торопливо проговорил Санька, видимо, довольный, что всё устроилось. И вихрастая голова исчезла из окошка.

Катина кроватка стояла в углу за шкафом, и мальчикам не было видно, что Катя давно проснулась. Она лежала тихо, как мышка, широко открыв глаза, слушала и не пропустила ни одного слова.

«Так вот оно что! Джумбика увели. Утащили на цепочке. И никто-никто не заступился! А Борька только и знает: „На весь дом заревёт!“ И вовсе не буду. Вот! Правда, Пушиночка?»

Пушинка тоже проснулась, сладко потянулась и попробовала засунуть мордочку под Катин подбородок.

Но Катя играть с ней не собиралась.

– Вставай, лентяйка! – сказала она сердито. – Я плакать не буду. И ты не плачь. Мы сейчас пойдём искать Джумбика. И Борьку нам не нужно. Вот!

Сборы были недолгие. Платье, шапочка, тапки – всё в одну минуту. Теперь Пушинку в руки и скорей-скорей, пока никто не увидел.

Катя быстро перебежала двор, нажала на ручку калитки. Калитка скрипнула, открылась, пропустила её и… закрылась.

Катя на минуту остановилась, прислонившись спиной к дувалу. Глиняная стена, ещё не прогретая солнцем, холодила сквозь тонкое платьице. Оказывается, улица какая-то совсем не такая, если нет ни Джумбо, ни бабушки. Даже немножко страшно… «Мя-а-а», – тихонько позвала Пушинка. Может быть, ей тоже стало страшно?