А замолчишь — умрет
Надежда сидела на полу, глядя на меня огромными, полными надежды зелеными глазами. Этот чертов каламбур, этот глупый взгляд. После всего, что я с ней сделал, она, перемазанная в собственной крови и сперме, сидящая в луже своей мочи, гадкая, мерзкая рыжая оборванка все еще смотрела на меня глазами, полными чертовой надежды.
Все тело болело, будто меня отпинала толпа футболистов. Голова кружилась, а тошнотворные позывы заставляли то и дело хвататься за бокал воды. Я умирал. Я все еще умирал, медленной и мучительной смертью. На руках уже выступили трупные пятна, а кожа с пальцев начинала слезать пластами. Наверное, в комнате даже пахло смертью. Но сейчас этот запах перебивали вонь мочи и рвоты. Какая же Надька все-таки мерзкая. Как я только мог влюбиться в такую уродину?
Я уже сделал все, что мне пришло в голову. Я без угрызения совести сорвал на бывшей злость, но этого оказалось мало. Я хотел разорвать ее в клочья. Порвать на мелкие кусочки собственными руками, распороть ее живот и намотать кишки на кулак. Она не должна жить, она не достойна этого!
— Ты убила меня, сука!
Я схватил нож, которым кромсал кожу, и прокричал, что было сил:
— Ты убила меня! Тварь! Ты не должна жить!
— Костя! Нет, не надо… Пожалуйста! Не делай этого, Костечка!
Она умоляюще пищала, пытаясь отползти от меня назад.
Я замахнулся и с силой вогнал ей нож в грудь. Боль. Сильная боль остановила движение, не позволив вогнать лезвие глубже, чем на несколько сантиметров. Оно застряло, встав враспор между ребер. Крик эхом разнесся по комнате.
***
Говорят, в такие моменты жизнь пролетает перед глазами. Девушка судорожно хваталась за рукоять ножа, торчащего из ее груди и, хрипя, кашляла кровью. Она будто провалилась из реальности. Давно утерянные воспоминания всплыли отчетливой картинкой:
Снова крики. Знакомые крики, доносящиеся со стороны маленькой кухни хрущевки. Девочка, совсем еще маленькая, со смешными рыжими хвостиками, наконец-то набравшись смелости, вылезла из-под стола. Крепко прижав к себе большого плюшевого медведя, она шагала по коридору, стараясь не издать не звука.
Удар. Еще один. Крик.
Подняв глаза, девочка увидела своего отца. Мужчина, одетый в шелковое женское платье, которое на нем буквально трещало по швам, нанес очередной удар по лицу женщины в махровом халате.
— Шалава! Глупая малолетка! Ты на кого позарилась? Боря только мой, неужели ты не понимаешь? У него семья, ребенок.
Женщина пыталась увернуться от ударов, закрываясь разделочной доской. Но крошечная кухня, на которой просто не развернуться, этому особо не способствовала.
— Боря! Ты че, сдурел? Это же я! У тебя что, совсем крыша поехала?
Девочка со слезами на глазах сделала еще шаг, дрожащим голосом выдавив лишь одну фразу:
— Папа, зачем ты бьешь маму?
— Надя, иди в свою комнату, сейчас же! — отец даже не обернулся на дочь. Он схватил за волосы мать, потерявшую внимание испугавшись за ребенка.
— Надя! Беги! — только и успела выкрикнуть женщина, прежде чем ее муж окунул ее голову в большую кастрюлю с кипящей водой.
Девочка закричала. Мужчина же продолжал держать женщину, пытаясь утопить ее в кипятке, несмотря на активное сопротивление. Девочка кинулась на отца, толкнув того что было мочи. В этот момент мать на последнем издыхании нащупала на столе тесак для разделки мяса и, вырвавшись из хватки мужа, всадила ему лезвие в шею. Оба родителя рухнули на пол. А маленькая рыжая девочка так и осталась стоять, облитая отцовской кровью, глядя на родителей, без движения лежащих у ее ног.
***
Надя судорожно хваталась за рукоять ножа, торчащего из ее груди. Образ ее мучителя — Кости, таял на глазах. Исчезал, растворялся в небытие. Его и не было. В кармане надетых на ней Костиных джинсов, которые он давным-давно у нее забыл, лежал ключ от наручников. Тот самый, что Костя спрятал в свой левый карман.
Она поняла, что таким образом хотела наказать себя. Она себя ненавидела, и эта ненависть вылилась в такую извращенную странную форму. Все это было не реально. Ее бывший парень никогда не пристегивал ее к батарее, никогда не издевался над ней. Может быть, она даже не убивала его. Ей на мгновенье стало так спокойно и легко на душе. Вот только было поздно. Из ее груди уже торчал нож.