«Его жизнь была полна противоречий», — сказал Лиминг. «Он притворяется, что заботится о своей жене, и все же ездит к Кэтлин Бреннан, когда может. Что это за брак?»

«Это потребовало от него огромного напряжения, Виктор».

«Вы ведь его не оправдываете, не так ли?» — спросил Таллис. «Я не сторонник брака, как вы знаете, но я придаю большое значение сексуальным приличиям. По моему мнению, отношения Ньюмана с его алыми женщинами сами по себе достойны повешения».

«Тогда в каждом городе ежедневно проводились бы казни», — прямо сказал Колбек, — «потому что должны быть тысячи мужчин, которые наслаждаются такими связями. Если вы сделаете прелюбодеяние тяжким преступлением, сэр, вы значительно сократите население Лондона». Таллис возмутился. «Нет, проблема с Грегори Ньюменом была в том, что в нем было слишком много любви».

«Любовь! Так вы это называете, инспектор?»

«Да. Он был человеком глубокой страсти. Когда его молодая жена так трагически заболела, эта страсть была подавлена, пока не начала гаснуть. Мы снова увидели это в его странной преданности Уин Хокшоу. Мы видели, суперинтендант», — продолжил он, когда Таллис нахмурилась. «Он заботился о ней достаточно, чтобы хотеть спасти ее от недостойного мужа, даже если это означало отправить этого мужа на эшафот. Прокисшая любовь подобна болезни».

«Она заразила его и его шлюху», — сказал Таллис. «Если бы я мог, ее бы провели по улицам, чтобы все увидели ее позор. Женщина заслуживает того, чтобы ее вымазали дегтем и вываляли в перьях».

Колбек был рад, что не поведал подробностей более серьезного нарушения, которое он раскрыл. Суперинтендант был бы возмущен, настояв на аресте Эмили Хокшоу по обвинению в сокрытии важных доказательств на суде над ее отчимом. Колбек не видел никакой выгоды в таком действии. Девушка уже наказала себя гораздо больше, чем мог бы сделать закон. Перед тем, как он покинул Эшфорд, она поведала Колбеку одну обнадеживающую новость. Она не была беременна. Ни один ребенок не родится от ее незаконного союза, чтобы сделать ее позор публичным. Колбек предоставил девушке самой искать свое спасение. Полностью уязвленная всем случившимся, она, казалось, была готова более позитивно относиться к прошлым проступкам.

«Остальное, — заявил Таллис, — мы можем спокойно предоставить суду».

«Именно это чувствовали все на суде над Хокшоу», — сказал Лиминг.

«Не будьте дерзким, сержант».

«Нет, сэр».

«Наша работа сделана, и благодаря вам, джентльмены, она сделана исключительно хорошо. Я поздравляю вас обоих и похвалю вас в своем отчете комиссарам. Вы очистили Эшфорд от его злодеев».

«Мы получили некоторую помощь от констебля Баттеркисса», — заметил Лиминг, готовый отдать этому человеку должное. «Он нашел для нас Амоса Локьера».

«Это хорошо характеризует его».

«Да», — сказал Колбек, внутренне улыбнувшись при мысли о Мадлен Эндрюс, — «наш успех обусловлен не только нашими собственными усилиями, сэр. Мы получили неоценимую помощь из других источников».

Последняя капля краски еще сохла на бумаге, когда она услышала звук кэба на улице. Мадлен Эндрюс была взволнована. Уверенная, что Роберт Колбек пришел навестить ее, она была расстроена тем, что ее застали в старой одежде и с краской на пальцах. Она схватила картину и быстро спрятала ее на кухне, ополоснув руки в ведре с водой и вытерев их старой тряпкой. Раздался стук в дверь. Поправив волосы перед зеркалом, Мадлен открыла дверь своему гостю. Он держал в руках букет цветов.

«Роберт!» — сказала она, притворяясь удивленной.

«Здравствуйте, Мадлен», — сказал он. «Я просто хотел поблагодарить вас за помощь, которую вы нам оказали, и предложить вам этот небольшой знак моей признательности».

«Они прекрасны!» — сказала она, взяв букет и понюхав лепестки. «Спасибо большое».

«За то, что ты сделал, ты заслуживаешь целый сад цветов».

«Я так рад, что смог помочь. Но вы — единственный настоящий железнодорожный детектив. Вы снова на первой странице газеты».