Давно уже в комнате раздавалось его ровное, глубокое дыхание, а старушка-мать все еще шептала молитвы пред почерневшей иконой Божией Матери.
Наконец, лампа потухала, дрозд переставал возиться в своей клетке, и все стихало, чтобы на завтра с рассветом вновь проснуться к обычной жизни.
С этим пробуждением вечно беда бывала. Старушка спала тем прерывистым, чутким сном старости, который словно потому так краток бывает, чтобы продлить еще несколько часов жизни пред великим могильным сном.
Она просыпалась чуть свет, тотчас после вторых петухов, задолго еще до первого фабричного свистка и, поднявшись с постели, начинала вертеться по комнате, приготовляя для сына похлебку и шепча утренние молитвы. В окошко, кидая лучи свои прямо на лицо спящего парня, тихим светом светилась большая полярная звезда. Старушка то и дело поглядывала на это лицо. Уж она бы рада разбудить сына, да вот спит-то так крепко, жалко!
— Пускай! — шептала она вполголоса. — Пускай, еще маленечко поспит...
И только когда напротив раздавался пронзительный свисток, она не выдерживала и кидалась к постели.
— Марцысь! а, Марцысь!.. Вставай, сынок вставай! свистят...
Парень поворачивал от стены голову.
— Это дрозд, матушка... — говорили он спросонок.
— Как же! дрозд это! На фабрике свистят, сынок, а не дрозд!
Он потягивался, снова накрывался с головой, бормотал что-то, но мать не уступала. Ночное дежурство уже кончалось, и кочегар первый должен был быть на месте прежде еще, чем работники сотрутся. Повторялось это каждый Божий день, не исключая даже воскресенья.
Но вот однажды — было еще долго до рассвета — Мартын сам проснулся с криком, вскочил и сел на постели.
В один миг мать была подле него.
— Что это? Что это с тобой, сыночек, что это? — тревожно спрашивала она.
Он глядел на нее широко раскрытыми глазами и не отвечал; губы у него дрожали, лоб облит был холодным потом. Расстегнутая на груди рубаха высоко подымалась, почти слышно было, как сильно-сильно билось его сердце.
— Что с тобой, сыночек, что с тобой? — обнимая его и прижимая к своей груди, как маленького ребенка, спрашивала перепуганная мать.
Он долго не мог успокоиться.
— Ничего, мама, — промолвил он, наконец, с видимым усилием, — ничего... Только... мне снилось, что... что молния в меня ударила.
Вдова так и остолбенела. Стараясь не показывать сыну своего испуга, она хотела было что-то сказать, но слова увязли у ней в горле.
Парень неподвижно, выпрямившись, сидел у себя на постели и смотрел вперед полным ужаса взглядом.
— Молния, матушка, — говорил он тихим, прерывистым голосом, — красная такая, страшная, как змей. В грудь меня ударила, матушка... такая страшная... красная...
Он смолк, тяжело дыша.
Вдова успела как-то оправиться.
— Ну, что там, сынок! — говорила она, нежно гладя его по пылавшим щекам. — Что там! Сон — пустое, пройдет. Что там, сынок!
Но парень все еще весь дрожал, зубы у него стучали, как в лихорадке, и она села подле него, прижала голову его к своей впалой груди и стала его ласкать и убаюкивать, точно как когда он был еще маленьким ребенком.
Он, наконец, оправился, успокоился и лег.
— Иди уже, матушка, — сказал он, — иди к себе, ложись... Я усну...
Но не уснул. Долго лежал он с широко открытыми глазами, глядя в окошко на потухающие звезды.
Старушка тревожно посматривала на него.
— Что ж ты не, спишь, сыночек? — спросила она.
— Не могу, матушка... — тихим, жалостливым голосом ответил он.
Она подошла к нему и снова села подле.
— Не кручинься, сыночек! — говорила она. — Не кручинься, дитятко родимое! Неужто Господь милосердый на то молнии посылает с неба, чтоб они у убогой вдовы дитятко ее, сыночка единого, убивали? Николи этого не попустит Господь Иисус Христос и Пресвятая Дева... А я тебе вот лучше скажу, что молния ежели парню либо девке приснится, так это к свадьбе. Вот оно, видишь ли, сынок, что молния означает... Ведь у меня сонник есть, знаю я.
Так говорила она ему, улыбаясь чуть ли не с радостью, исхудалой рукою гладя его по лицу, по волосам, покуда парень таки не успокоился и сам стал улыбаться.
— Так это к свадьбе говоришь ты, матушка? — спросил он.
— А как же иначе? Свадьба, веселая свадьба... Парень задумался и через минуту промолвил: — Так я уж встану, матушка...
— Вставай, сыночек, вставай!.. Вот я тебе сейчас покушать приготовлю, поешь, — и все пройдет.