Эксперимент продолжается уже почти пятнадцать столетий, — произнес Хейм, — и он именно сейчас начал претворяться в жизнь. Вы не можете теперь не продолжать его.

— Может, и будем, — ответил Горам, — если после изучения дел подтвердятся наши предположения. Как раз это я и собираюсь разузнать.

— Но… одна планета! Одна примитивная планета! И что чудовища, как по-вашему, там обитают? Говорю же вам: они люди, такие же, как и я… — Хейм сделал паузу. Он собирался добавить: «как и вы», — но не смог, просто не смог заставить себя сделать это. Горам выглядел каким-то недочеловеком — атавистическое наследие минувших веков, обезьяна в униформе. — Как и я, — закончил Хейм.

Казалось, колебания оставили Горама. Маршал стоял, внимательно рассматривая маленькими черными глазками психолога, вытянув вперед выдававшуюся челюсть на широком с плоским носом лице. Свет флюороламп вспыхивал на его сияющем лысиной круглом черепе. Черная, украшенная золотистым галуном униформа с военной аккуратностью и тщательностью плотно облегала его, так что в некоторой степени являлась самой простой его характеристикой.

Горам произнес глухим басом:

— Таковы мятежники. Таковы варвары и пираты. Таковы слуги и рабы, преступники и сумасшедшие. Но необходимо всех их подавить. Если Семнадцатая Станция представляет угрозу, она должна быть уничтожена.

— Но какая может быть угроза… одна варварская планета… которая находится под постоянным наблюдением в течение всего этого времени! Если уж она представляет угрозу империи, в которую входят сотни тысяч звездных систем, то мы не защищены ни от чего!

— Да. В течение трех тысяч лет нашей истории Империя находится в опасности. Вам придется смириться с этим, как и нам, полководцам, чтобы осознать, насколько неустойчивой на самом деле является самая непоколебимая власть в истории. О, мы можем уничтожить варваров с периферии. Мы можем держать под контролем таранианцев и коми с магелланцами. — Сморщенные от усталости глаза маршала презрительно обежали снизу доверху долговязую тощую фигуру психолога. — Вы мне не опасны. Я мог бы разорвать вас одними только голыми руками. Впрочем, достаточно дюжины вирусов антаресской чумы, чтобы после попадания в мое тело и размножения в нем, заставили бы мое тело содрогаться от боли, разрушили бы кости и плоть и, вероятно, уничтожили бы жизнь на этом корабле.

Кабинет дрожал едва заметно. Приглушенное дрожание огромных двигателей вызывало вибрацию стен корабля, пола и потолка, его огромного корпуса, орудий, которые могли бы испепелить континент, нервы и кости двух тысяч людей, населявших этот напоминавший планетоид объект. Корабль на дикой подпространственной квазискорости мчался сквозь темноту сводящего с ума пустынного пространства, отбрасывая назад свет. И дюжина случайно попавшихся протеиновых молекул в состоянии была бы уничтожить его.

Хейм упрямо кивнул.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — начал он. — В конце концов… — в его голосе намеренно появился язвительный снобизм, — именно благодаря применению психологии и держится Империя. Военная сила — только один из инструментов для… нас.

— Для вас. Но я-то не являюсь исследовательским инструментом, я принадлежу к практичным людям. Если я сообщу в отчете, что Семнадцатая Станция представляет опасность, мне прикажут уничтожить ее. Если я решу, что она уже сейчас представляет опасность, у меня достаточно власти, чтобы лично отдать приказ ее уничтожить.

Изможденное лицо Хейма по-прежнему ничего не выражало, но на мгновение он почувствовал физическую боль. Он оглядел кабинет, в котором не было почти никакой мебели, и, увидев почти не скрываемое торжество на суровом лице, волна отвращения охватила его.

Хейм устало подумал: «Пятнадцать столетий… терпение, работа, беспокойство, сердечные приступы и встречи рассвета… поколение за поколением, следящие с небес, изучающие, отдающие всю свою жизнь могущественнейшему проекту… Словно я и не понимал этой опасности; страх, являющийся краеугольным камнем Империи… тут мы натолкнулись на первые проблески того, что могло бы вывести нас из ловушки, в которую завела нас история… и теперь все зависит от него! От бичующего решения двуногого животного, который в слепом страхе надумал уничтожить то, чего не понимает… или даже, понимая, уничтожить просто ради удовольствия наблюдать, как лучшие люди корчатся в мучениях».

Пришли спокойствие, твердость и ледяной расчет. В конце концов, подумал Хейм, он психолог, а Горам полководец. Ведь можно справиться с этим человеком, искусно убедить его в том, что и ему нужно то же самое, что и Хейму: он сам вроде бы до этого додумался и согласился с доводами ученого.