Костюм приподнялся и протянул Кевину руку. Тот неловко поблагодарил его и направился к выходу. Перед дверью он замешкался, затем в последний раз оглянулся на эксперта, который с улыбкой на губах уже отвечал на многочисленные сообщения в WhatsApp. Кевин глубоко вздохнул, набираясь смелости:
– А как же Инновационный фонд?
– Что?
– По-моему, есть специальные субсидии для…
– Мой дорогой юный друг, ваш проект должен быть но-ва-тор-ским! В ваших коробках с червями нет ни малейшего намека на технологию. В следующий раз предложите нам «умный вермикомпостер»!
Кевин решил вернуться домой пешком. Торопиться было незачем: встреча с экспертом ГИБ поставила жирную точку в его поисках. Смешавшись с толпой на Больших бульварах, он пересек площадь Республики, где десяток демонстрантов с непонятными флагами выкрикивали невразумительные лозунги, а затем двинулся вверх по каналу Сен-Мартен в сторону девятнадцатого округа. Там, недалеко от парка Бют-Шомон, он снимал в субаренду комнату без окон в обшарпанной квартире с несколькими жильцами. Кевина это вполне устраивало. Ему нужны были только две вещи: кровать и вай-фай.
Канал Сен-Мартен притягивал и отталкивал его с одинаковой силой. Когда Кевин учился в Лиможе, ему нравилось гулять по набережным Вьенны: старый город утопал в объятьях природы, а река сулила возможность сбежать. Нужно только позволить течению увлечь себя, и через несколько минут вы окажетесь далеко-далеко. Канал же выполнял другую функцию. Вода в нем не текла, а стояла, зажатая между шлюзами, – неподвижное зеркало для каменных домов, громоздившихся по берегам. Канал не избавлял от города, а удерживал внутри него. Парижане не гуляли вдоль канала, они собирались в группки и сидели, свесив ноги через парапет и ведя бесконечные разговоры. Свалившись в Сен-Мартен, можно утонуть, но куда-то уплыть не получится.
Опустившись на холодный камень, Кевин смотрел на свое отражение, тронутое рябью, неподвижное и серьезное, словно античная фреска. Кевин не страдал нарциссизмом. Он мало заботился о своей внешности, иногда забывал причесаться. Привыкнув к знакам внимания в свой адрес, он не мог и подумать, что комплименты достаются не всем. Переехав в Париж, он втянулся в хоровод вечеринок и клубов – сам не понимая как. Он прошел через множество рук и редко заканчивал ночь в одиночестве. Создавалось впечатление, что тело Кевина стало своего рода общественным достоянием, к которому прикасалось огромное количество самых разных людей, охваченных желанием потрогать и подвигать, узнать, что у него внутри. Его разум как будто бы отделился от плоти и созерцал ее выходки с легким налетом вуайеризма.
В квартире, которую Кевин делил с тремя соседями, витал дух молодости, беззаботности и безденежья. За завтраком ее обитателям случалось знакомиться с гостями, выходящими из той или иной комнаты. В результате вкусовые предпочтения каждого были хорошо известны остальным: этому нравятся бородачи с татуировками, этому – мулатки с дредами, а этому – пухленькие азиатские девушки. А вот разнополые гости Кевина приводили жильцов в замешательство. В окрестностях парка Бют-Шомон отношение к геям было более чем благожелательное. Что касается натуралов, они воспринимались как приемлемая, пусть и устаревшая форма жизни. Но те, кто не чувствовал необходимости принимать чью-либо сторону, считались в лучшем случае потерянными, в худшем – еретиками. Отказывающиеся присягать на верность какому-либо сообществу, выбивающиеся из социальных рамок, пусть и самых прогрессивных, они словно были отмечены печатью ущербности. В душу к ним никто не лез, но и разговаривать с ними никто не умел. Их свобода была невыносима для всех.
В Лиможе Кевин старался не выставлять напоказ своеобразие своей личной жизни. Здесь, в Париже, полагал он, из подобных вещей можно не делать секрета. Но по выражению лиц своих товарищей во время завтрака он понял, что до этого еще далеко. Однажды, пока он ел круассан, один из соседей, руководствуясь самыми добрыми намерениями, на полном серьезе спросил у него, как его следует называть: «он» или «она». Кевин просто пожал плечами. У него никогда не возникало ни малейших сомнений на этот счет, и было странно, что от него вдруг потребовали объяснений.
С партнерами и партнершами обнаружилась ровно та же проблема. Натуралы спят с натуралами, геи – с геями. Они похожи и понимают друг друга. Но те, кого называют «ни рыба ни мясо», редко спят с себе подобными. Им постоянно приходится уклоняться от ответов на некоторые вопросы – из деликатности, чтобы не обидеть. Они живут во лжи и недосказанности, которые настолько обременительны, что не допускают каких-либо реальных отношений.