— Мирей. Привет. — Я присела рядом с кроватью. — Знаешь, я сегодня видела всех хранителей…

Я всё рассказывала и рассказывала. А потом дверь скрипнула, и в комнату вошёл мой отец в сопровождении какого-то мужчины.

Я недоуменно на них посмотрела:

— Отец, что ты здесь делаешь? И кто этот человек?

Папа тяжело посмотрел на меня и ответил, выбивая своими словами воздух из моей груди.

— Это врач, Сина. Мы с его величеством посовещались и решили… не нужно ждать…он ведь… эээ… не… проснётся… мы…

— Вы решили убить его?!

Собственный голос я не слышала, я не могла понять, зачем? Он ведь проснётся! Он обязательно проснётся!

А отец продолжал говорить:

— Сина, это мгновенный яд. Он ничего не почувствует. Зачем ты мучаешь себя?! Он не проснётся!

В глубине души я это понимала. Но не верила. Я покачала головой, поджав губы.

А врач, приземистый и крепкий мужчина, не обращая на меня внимания, стал подходить к моему мужу. Я вскочила и загородила кровать с Реем.

— Не позволю! — Я буквально это прошипела.

— Господин Гунерре, заберите свою дочь.

Отец подошёл и, приобняв меня за плечи, попытался увести меня из комнаты. Я сопротивлялась, пытаясь вырваться, видела, что врач уже достал медицинский шип, заполненный ядом. Я чувствовала, как по щекам потекли слёзы.

Вдруг где-то внутри, под сердцем, разлилось что-то тёплое, родное.

Я почувствовала медальон, который я неосознанно всё это время сжимала в руках. Будто тепло, что было внутри меня, передавалось артефакту. Я распахнула ладонь и сразу прикрыла глаза: камни горели ярким светом и соединялись такими знакомыми белыми нитями, идущими от центрального опала.

Свет этот был настолько неожиданным, что отец меня отпустил, а врач, уже готовый ввести препарат в кровь моего мужа, отвлёкся и удивлённо воззрился на меня. А я смотрела на медальон.

Линии разных цветов крутились на нём причудливыми узорами. А потом белая, синяя и оранжевая соединились и взмыли в воздух, протянувшись к Мирею.

А потом волной в него хлынула магия. Я разглядела сверкающие капли воды. Почему-то боясь, что он захлебнётся, подбежала к кровати и, оттолкнув врача, взяла лицо Рея в свои ладони.

Его белые волосы были влажными, с них капала вода. Но не успела я снова испугаться, как мой муж вдруг судорожно вдохнул и распахнул глаза.

Ярко-синие глаза посмотрели на меня, а я снова плакала, уже от счастья.

А Мирей приподнялся, увидел моего отца, врача. Обернулся ко мне и спросил:

— Что такое, Сина? Почему ты плачешь?

Голос у него был хриплый. Я молчала, а он смотрел на меня. Увидев мой круглый живот, он неверяще посмотрел на меня. Потом молча прикоснулся ко мне. На его пальцах знакомо вспыхнуло белое сияние. Видимо, он что-то почувствовал, потому что вдруг обхватил свою голову руками и, потрясённо глядя на меня, спросил:

— Сколько же я спал, Сина?!

Я с улыбкой, счастливой и, наверное, немного глупой, ответила:

— Восемь месяцев.

Услышав ответ, Рей вскочил с постели и стремительно приблизился ко мне. А потом бережно и невероятно осторожно обнял. Прижал мою голову к своей груди, тихо шепча:

— Прости, Сина! Прости меня!

А я просто наслаждалась его близостью. Мы не замечали ни отца, ни постороннего мужчину, находящихся в комнате. И на артефакт, который я по-прежнему сжимала в руке, тоже внимания не обращали.

А потом вдруг ахнула. По ноге потекло что-то тёплое, а низ живота затянуло.

Мирей отстранился и обеспокоенно посмотрел на меня.

— Сина?

Я, взглянул ему в глаза, вдруг с немного нервной улыбкой ответила:

— Мирей… а я, кажется… рожаю…

На окраине столицы, совсем рядом с мостом через не замёрзшую ещё реку, стоял небольшой двухэтажный дом. Каменная кладка стен местами уже потрескалась, половина фасада заросла плющом. Но было видно, что в старом каменном доме есть жизнь, что там обитают люди. Перед домом был разбит небольшой сад, от речки к нему вела натоптанная дорожка, которая после, огибая дом, шла к городу. Дорожкой этой мало кто теперь пользовался, ведь совсем недалеко был большой мост, с мощёной камнем дорогой, ведущей также к городу.

Спокойную и тихую идиллию этого места нарушил радостный детский крик:

— Папа, папа!

Маленькая девочка лет двух или трёх с очаровательными белоснежными кудряшками, перехваченными синей лентой в тон к платью и глазам, со счастливой улыбкой вылетела в объятия отца. Даже невооружённым взглядом было видно их сходство.

Мужчина с такими же белоснежными, но прямыми, коротко стриженными волосами осторожно подхватил девочку на руки и улыбнулся ей.