— Извини, после работы с беззвучки не снял. Поздравляю и горжусь! — поднявшись из-за стола братья обнялись. — А где Настя, или ты жену в известность не ставил?

— Конечно жена в курсе, просто они с Егором уже неделю, как у бабки в деревне. Мне отпуск не давали перед повышением и я отпустил их с сыном вдвоем, сам же знаешь, как он любит эту вшивую дыру.

Это было чистой правдой: Егор, действительно, мечтал о деревне весь год да и не особо-то любил в садик ходить. В свои шесть лет это был довольно сообразительный мальчик, понимающий, что на будущий год будет школа и по весне к бабушке уже не поехать. Сейчас он, наверное, безмерно счастлив, на пару с Настиной мамой, которая и была той самой бабкой.

— Только не говори мне, что ты торчал на работе до ночи, — хмыкнул Женька. — Признавайся, где тебя черти носили?

— К Мии надо было зайти, — нехотя признал Дима, отчаянно избегая взгляда таких же голубых глаз, как и у него. — Решали дела.

— Ясно, недоневеста решила увидеться?

— Жень, ну, хватит! — остановила сына мать. — Дим, а почему Мия не заходит на чай?

— Работы и у нее было много в последнее время, нужно статьи заканчивать. Завтра будет здесь, мама, не волнуйся.

Сев за стол, Ирина Григорьевна с улыбкой наблюдала, как ужинают сыновья. Ощущение, что годы не проходили, настигло и ее. В маленькой кухне повисло молчание, прерывающееся лишь стуком вилок о быстро пустеющие тарелки. Она гордилась обоими сыновьями: один ныне капитан полиции, второй ведущий в городе хирург, что еще можно желать? Жаль лишь, что Дима жениться не торопится, но это тоже лишь вопрос времени. Впрочем, странное состояние младшего от нее не укрылось: его глаза были наполненны таким смятением, что сердце щемило. Что-то на работе?

— У тебя точно все в порядке, сынок? — обратилась к нему женщина. — Какой-то ты смурной сегодня. Тяжелая смена?

— Нет, все хорошо, мам, правда, — поспешил успокоить родительницу Дима. — Просто, действительно, небольшой завал на этой неделе. Не хочу говорить об этом, ладно?

В его семье знали, что он не любит, когда лезут в душу без спроса, и старались уважать эту черту, потому что если Дима считал нужным что-то рассказать, то он так и поступал. Мама вздохнула и придвинула к нему тарелку с хлебом. Странно, он был у Мии, но пришел голодным, такого раньше не бывало, никак поругались они, потому и молчит ребенок. Глазами показав Женьке на брата, чтобы он попробовал расспросить его позднее, Ирина Григорьевна допила чай и начала потихоньку наводить порядок на столе. Она отличалась завидной педантичностью, что иногда конечно же мешало спокойной жизни, но что было то и есть. Дождавшись, пока опустеют тарелки, она улыбнулась и собрала посуду.

— В вашей комнате постелено, мальчики, — напомнила она, — как обычно.

— Хорошо знать, что тебя всегда ждут, да, брат? — улыбнулся в ответ Женька. — Я в душ, встретимся в кроватях.

Дима вдруг подумал, что было бы неплохо поделиться с братом переменами в его жизни, в конце концов, они всегда были близки, и он сможет понять весь идиотизм ситуации, а может и совет даст? Он один из немногих, кто знает о его настоящих чувствах к Мие, так что сейчас это наилучший выход, потому что в душе было по-настоящему плохо, а голову прошивали сомнения. Внутренний голос вопил, что он выжил из ума, согласившись на предложение подруги, но сердце, как обезумевшее шептало, что он обязан попробовать помочь ей, хоть это и означало ее переезд в индийскую дыру, а это значит, что он может окончательно потерять единственный светлый луч в его жизни. Ее — романтичную, верящюю в глупости о переселении человеческих душ. Ее — взрослого человека с неуемной детской непосредственностью, иногда покупающую мягкого мишку, чтобы спать с ним в обнимку в двадцать семь лет. Ее — чудесную, отдающуюся работе с завидным погружением, потому что одно созерцание того, как она выводит корявые буквы в черновой тетради, обкусывая ручку, и со злостью откидывая непослушную светлую прядь, восхищает. Он готов в аду гореть лишь за то, чтобы иметь возможность видеть ее такой до самой смерти каждый день, но они же… друзья! Проклятие, он никогда так не считал, потому что нельзя ставить на пьедестал просто друга. Нельзя обожать, считать его звездочкой, светом дневного светила. Нет! Они кто угодно, но не друзья…

Он помог убрать матери посуду, попутно отвечая на банальные вопросы о делах в больнице и новых планах на будущий месяц, героически делая вид, что ничего не происходит. Он убедил ее в этом так, что не поверил сам на сколько привык лгать и носить бесконечные маски, наверное, работа хирурга сказывается, заставляя оскотиниться и тянуть следом за собой бесконечное безразличие. Сегодня он вправду заслужил Оскара.