Мальчик. Девушка. Пожилая женщина.

Анна – совсем не Господь Бог. Но именно она сейчас решит их судьбу.

– Мне нужно обратно, – торопит водитель «скорой».

Он сказал, что все трое в критическом состоянии. Сама Анна спросонья толком увидеть их не успела.

Она трет глаза.

Ей страшно. Анна не врач, она фельдшер. И здесь, в тихой глуши, всего третий месяц. Уколы по назначению из районной больницы, осмотр младенца и грипп – вот с чем ей приходилось столкнуться. Самый тяжелый случай – перелом руки: Анна тогда наложила гипс и даже собой гордилась.

– Но почему к нам? – голос звучит так жалко, что она морщится.

– Да говорю же – не дотянем обратно, сюда-то ехали почти час, – водитель взмок. И руки, и халат, и лицо в пятнах крови вперемешку с землей.

До районной больницы почти 70 км, большая часть – размытая дождями и разбитая большегрузами грунтовка.

«Санавиация», «МЧС», «пара часов» – водитель все еще говорит, но до сознания Анны доходят только отдельные слова.

– Мне пора за другими ехать, – напоминает он.

Стрелки больших часов в приемной – комнатушке, из которой ведут двери в перевязочную и кабинет фельдшера – подтверждают: он убеждает Анну уже восемь минут. А дорога каждая!

– Отнесем в перевязочную, – говорит Анна. Во рту сухо-сухо.

«Пора за другими ехать», – сказал водитель. Значит, будут и другие, а она не в силах собраться и сообразить, что делать с теми, кто уже прибыл. Но им хотя бы хватит места: в перевязочной две кушетки, и в кабинете одна.

Вместе с акушеркой они укладывают раненых и водитель, наконец, уезжает.

Акушерка смотрит на Анну, ждет указаний. Она ненамного старше и работает здесь меньше года. Они двое – это весь штат.

Может быть, позвонить кому-то из преподавателей и спросить, что делать?

Не дождавшись распоряжений, акушерка меряет давление девушке.

– Пятьдесят на тридцать, большая кровопотеря.

Мальчик. Девушка. Пожилая женщина.

Пассажиры автобуса, водитель которого, похоже, уснул за рулем. Автобус вылетел с дороги, на полном ходу врезался в дерево и несколько раз перевернулся. Уже почти полтора часа он лежит на крыше в овраге, кругом только лес и до ближайшего поселка почти 20 км.

Кто-то смог вызвать «скорую», которая, в свою очередь, сумела добраться по безлюдному бездорожью. И теперь все в руках Анны.

Мальчик. Девушка. Пожилая женщина.

Все трое без сознания. Мальчику лет семь. Темноволосый, желтая футболка в пятнах. Лицо распухшее, но голова цела. Дышит громко, хрипло, прерывисто. У него сломана рука – вышла наружу кость, совсем как у того лесоруба, который в награду за успешное лечение принес Анне коробку конфет.

Девушка, возможно, ее ровесница. Длинные черные волосы слиплись, лицо разбито, в животе и ногах обломки. Она кажется Анне мертвой, и только слова акушерки убеждают, что это не так.

Пожилой женщине, должно быть, за семьдесят. Когда ее переносили, она приходила в себя, стонала: «больно... больно». У нее ссадина на лбу, и все лицо в крупных каплях пота. Водитель сказал, что ее сильно зажало, но серьезных повреждений не видно.

Срочная помощь нужна им всем. Но одновременно помочь не получится. Кто-то из них будет первым. Кто?

Анна спрашивает себя об этом и выходит из оцепенения. Она возвращается к мальчику. Все становится четко и ясно: ввести анестетик и антигистаминное, остановить кровотечение, зафиксировать перелом ребер, поддержать глюкозой и физраствором, вправить кость и наложить гипс.

Давление низкое, пульс частый, опухшее лицо обрело синеватый оттенок, но дышит уже не так шумно и хрипло. Кашляет. А температура начала повышаться: уже не 35,4, а 36.

– Ему лучше? – Анна хочет сказать утвердительно, но выходит вопрос.

Акушерка молчит.

Теперь нужно помочь остальным. Но девушка скончалась.

– Я ничего не могла для нее сделать. Я помогала ребенку. Разве можно было иначе? – зло, но в то же время словно оправдываясь, бросает Анна.

Пожилая женщина бредит. Анна делает и ей укол анестетика, накладывает повязку на грудь. Затем садится заполнять документы, но почти сразу же засыпает – все, что можно сделать, сделано, и нервное напряжение спало.

«Скорая» не вернулась, а вертолет МЧС прилетел под утро, спустя три с половиной часа после аварии.

Но за полчаса до того Анну разбудила акушерка.

– Аня, ребенок умер!

Какой ребенок? Еще секунда. Как – умер?

– Нет, он никак не должен был! Мы же сразу оказали ему помощь. Я все сделала правильно!

***

Когда Анна спокойно ушла заполнять документы, акушерка расплакалась. Нет, она совершенно, абсолютно не годится для такой работы! Грязная, жуткая. А вся эта боль! Акушерка впитывала ее кожей, так, что ощущала сама, и никак не могла отделаться.