Нет! Одно дело, когда результат мук – появление нового человека, и совсем другое – вот это.
Она завтра же уйдет отсюда. Из фельдшерского пункта, из поселка, из медицины вообще. Ей двадцать шесть, еще можно начать сначала. Да лучше она станет торговать косметикой в городе и жить на съемной квартире, как многие однокурсницы.
Акушерка плакала, уткнувшись в пахнущие спиртом и чужой болью ладони. А бабушка снова стонала: «больно... пить...» Синеватая кожа в испарине, сердце бьется часто–часто.
А если все же внутреннее кровотечение? Акушерка сразу это предположила, но кто она, чтобы вмешиваться? Да и говорить с Анной бессмысленно.
Но если догадка верна, то бабушка умрет.
Ну и пусть ее накажут. Да пусть будет все, что угодно! Ей уже все равно.
Акушерка продолжала ненавидеть свой выбор профессии, бестолковую фельдшерицу, далекий поселок, когда поднимала пациентку на кушетке, снимала тугую повязку, обкладывала невесомое тело льдом и ставила капельницу.
– Нельзя пить, бабуля! Вот прилетит вертолет – и попьете, – уговаривала она.
Почти до самого его прибытия она протирала бабушку мокрым полотенцем и шептала утешающие слова. И за хлопотами совсем не заметила, как хрип на соседней кушетке сначала стал громче, а потом стих.
***
В аварии погибли пять человек. Трое, включая водителя автобуса, на месте, и еще двое – в фельдшерском пункте Анны.
Коллеги из районной больницы утешали: так бывает у каждого. Нужно просто привыкнуть. Но главный врач, всегда крайне приветливый, был настроен не так дружелюбно.
Обычно он в шутку целовал девушкам из персонала руку, на сей же раз едва буркнул приветствие, попросив плотно закрыть дверь. Смотрел так мрачно, что Анна съежилась, догадавшись, что сейчас скажет.
– Это останется между нами и отсюда не выйдет. Но знать ты должна. Ребенок – твоя ошибка.
Именно этого она и боялась. Какое будущее ее теперь ждет?
А главный врач все сильнее повышал голос:
– Как, Аня? Объясни мне: как? Да этому даже на курсах первой помощи учат!
У мальчика не было других травм, кроме перелома. Он погиб от анафилактического шока.
– Все, разговор окончен, – высказавшись, врач успокоился. – Возвращайся в свой ФАП и хоть учебник по первой помощи прочитай, что ли.
***
Кровать стояла прямо под окном и над ней в свете порхали пылинки. И солнце, и боль снова пришли вместе, как и каждое утро, но пожилая женщина улыбнулась. Она всегда улыбалась – всем и всему.
– Как вы сегодня, Елена Ивановна? – дружелюбная медсестра, менявшая капельницу соседки, заметила, что она проснулась.
– Лучше всех. Можно выписывать.
– Рановато пока. Вам еще недельки две полежать.
– Как долго! Ягодка уже отойдет. А я хотела вам передать. И вам, и той девочке, которая сразу-то меня приняла, с того света вернула. Маленькая, толковая. Анечка.
– Уже не только вся больница о ней знает, а вся область, – рассмеялась медсестра. – Про нее, оказывается, даже в новостях писали после аварии. Ваш сын рассказал, как она вас спасла.
– Ого! А мне и не говорил.
– Ну, видимо, не хотел беспокоить после операции. Я потом покажу заметку. Сама только вчера узнала.
– Ой, покажи, моя хорошая!
Жаль, что клубнику не получится передать: хороша она в этом году. Крупная, сладкая. Елена Ивановна везла в город полную корзину – сыну и внуку, да и невестке не жалко. А темноволосый мальчик в конце автобуса все хныкал. Он посреди последнего сиденья сидел между двумя взрослыми: и неудобно, и скучно.
К вечеру пассажиры утомились от дороги и стали ругаться. А мать мальчика и злилась, и оправдывалась: не виновата она, что телефон разряжен и отключился, нечем ей ребенка занять.
Жаль мальчика, да и к чему склоки? Елена Ивановна предложила пустить его к ней на руки: она у окошка сидела, пусть и он посмотрит. Хоть там и лес один, все равно развлечение.
Мальчик смотрел в окно, они болтали, а когда совсем стемнело, Елена Ивановна ягодой его угощала. Малыш еще сказал – мама будет ругаться, нельзя ему. А она подмигнула – можно! С чего бы это нельзя чистую ягодку со своего огорода?
Потом они уснули – и вот что вышло.
А молодой той девочке, Ане, Елена Ивановна помидорчиков передаст.
Конец