«Мало их было в моей жизни, квартирантов? Видно, недостаточно, подумал Создатель и наградил ещё и одним. Что это — СПИД? Или другой какой вирус? Веном!? Видать, я и правда ни на что не гожусь. Хотя… есть вариант, что я избранный! Я тот самый. Я желанный сосуд. Я… я… — он чуть не задохнулся. — Ладно, постою в сторонке, посмотрю, что дальше будет. А будет, чувствуется большая буча...»

***

— Почему вы решили, что ваш ребёнок не причём? Вот же! Внимательно посмотрите. И не нужно дурить мне голову. Ребёнок! Никакой он уже не ребёнок! Вырастили отморозка… Ребёнок ей…

— Я не верю. Олежек очень хороший мальчик. Я просто не понимаю, как такое могло произойти?

— Так пойдите и спросите у Олежека! На учёт мы его поставили. Дело завели. Ущерб посчитает владелец торгового центра. А там как пойдёт. Или штрафом отделаетесь, или в тюрьму.

Алёна села рядом с сыном и зарыдала, глядя, как в кабинет следователя заходит старенькая бабушка…

— Я не понимаю… не понимаю?

Олежек попытался взять её за руку, и Алёна дёрнулась, во все глаза уставившись на чёрные язвы сына. В голове всплыли кадры видеозаписи, где парни, раскинув руки, идут по рядам… Она вскочила, бросившись к Яшке и Славику, задирая рукава его попачканной в драке пижамы. На Яшке всё, что она хотела увидеть, видно было невооруженным взглядом.

«Язвы!»

Алёна утром не забыла и как только пришла на работу, оказавшись за компьютером, открыла Интернет на страничке «Сибирская язва».

— Всё совпадает, — судорожно оглядываясь по сторонам, она думала сейчас, что предпринять. «Ребят было бы нужно изолировать, пока не началась настоящая эпидемия. Только как сейчас? Сейчас никто не должен узнать, а то… им впаяют «теракт». Это же настоящий теракт! То, что они предприняли в торговом центре! Чуть погодя… когда этот глупый инцидент забудется… И зараженных станет гораздо больше… Гораздо больше! — она ахнула, прикрывая ладонями рот.

Бабушка Славки казалась худой, как спичка, в своей широкой рубахе на выпуск и древней, как она сама, юбке-карандаш. Славка подскочил со стула и бросился ей навстречу, подставляя руку. Она шла, с трудом передвигая ноги, губы дрожали, а по щекам текли длинные ручейки слёз. При этом на распахнутых глазах, совсем неглядящих на Славку, читалась ярость и… разочарование. Это стало понятнее особенно чётко, когда бабка одёрнула руку, избавляясь от помощи внука. Этот его поступок она посчитала предательством. Яснее ясного!

— Бабуля! Это совсем не то, о чём ты думаешь. Пожалуйста! Я не такой. Я не такой! — ныл Славка, ползая у бабки в ногах. Но всё тщетно.

«Да Славик, это совсем не то, о чём думает твоя старая бабушка. Это гораздо страшнее!» — прокомментировала Алёна про себя.

Последние надежды старушки растаяли, как утренний туман. Единственная надежда и опора — внучек. Теперь ей совершенно не на кого было положиться.

В изолятор СИЗО ворвались Пустовойтовы. Элеонора и Гавриил.

— Пустовойтовы? Наконец-то! Проходите в кабинет.

Бросая озабоченные взгляды на сына оба прошли в кабинет следователя. Остались только они трое — зачинщики. Их легко вычислили по записям с камер в торговом центре.

— Бабушка, постойте, — шёпотом, чуть ли не умаляя, сказала Алёна, хватаясь за руку старушки. Та остановилась и посмотрела на неё, как на пустое место. — Мне нужно вам кое-что сказать. Я мама Олежки. Простите меня… но ваш внук. Он заражен. Взгляните. Только, пожалуйста, тихо.

Алёна Игоревна задрала Славкин рукав, и на суд старушки предстала красная рука с язвами. Он сразу одёрнул руку, но старушка хорошо успела рассмотреть подслеповатыми глазами покрасневшие кожные покровы и чёрные струпья ран.

— Нужно ехать в больницу. Это Сибирская язва. Только чтобы никто не знал. Пока не знал…

На лице старушки появилось страдальческое выражение лица. Чего только не пришлось пережить на долгом веку — это последняя капля. Она взглянула на Славку, а тот, поджимая губы, сдерживался от слёз и обиды: «Как я мог так поступить с бабушкой? Какой же я защитник?»