Он со значением посмотрел на музыкантов, которые тут же заиграли какое-то лирическое вступление, и отошел в сторону, уступая сцену «жемчужине».

И на эстраду вышла она, Анечка. Длинное, облегающее черное платье с декольте и разрезом подчеркивало ее точеную фигурку. Иссиня-черные волосы были уложены в высокую, элегантную прическу, открывая лебединую шею. В руках она держала микрофон (старенький, советский, но в ее руках он выглядел как скипетр). Легкий макияж делал ее восточные черты еще более выразительными, а в глазах горел огонь — не то сценический азарт, не то предвкушение триумфа. Она держалась с удивительным достоинством, почти по-королевски, и легкая улыбка играла на ее губах.

Музыка стихла. Анечка подождала, пока в зале установится тишина, и, обведя публику чуть насмешливым взглядом, запела.

И это была та самая с детства знакомая песня.

«Ты стоишь у окна, небосвод высок и светел…» Ее голос — это низкое, бархатное, чуть с хрипотцой контральто — полился в зал, заполняя его, обволакивая. Она пела о какой-то абстрактной «царевне-несмеяне», которая грустит у окна, не зная отчего. Но пела так, что каждый в зале, наверное, чувствовал себя этой самой царевной (или царевичем), стоящим у окна своей жизни и тоскующим по чему-то несбывшемуся. В ее голосе была и печаль, и надежда, и какая-то потаенная страсть. Да, манера была немного ресторанная, с характерными «заломами» и чуть утрированной драматичностью. Но это была настоящая, живая эмоция, идущая из самого сердца. А главное — голос! Сильный, гибкий, с невероятным диапазоном и богатейшими обертонами. Таким голосом можно было петь и блюз, и джаз, и рок-н-ролл, если его правильно направить.

Я сидел, как громом пораженный. Это было не просто «талантливо». Это было… гениально. В своем роде, конечно. Этот голос, эта манера, эта внешность — да это же готовая звезда! Не для комсомольских слетов, конечно, и не для правительственных концертов. А для тех, кто устал от фальши и показухи. Для тех, кому нужна настоящая, честная музыка.

Песня закончилась. Секунду в зале стояла тишина, а потом он взорвался аплодисментами. Даже самые прожженные циники и партийные бонзы, поедающие свой шашлык, отложили вилки и захлопали. Брюс сиял, как начищенный пятак.

— Ну как, Кореец? — он наклонился ко мне, перекрикивая шум. — Говорю ж, талант! Самородок!

А я смотрел на Анечку Бельскую, которая стояла на сцене улыбаясь и принимая овации, и понимал: да, это самородок. И очень сложный. Но с таким материалом можно было работать. И даже нужно! Кажется, судьба подкинула мне не просто «племянницу» криминального авторитета, а настоящую, потенциальную звезду. И теперь моя задача — огранить этот алмаз. И сделать так, чтобы он засиял на всю страну. Задача не из легких, но отступать было некуда. Да и не хотелось. Потому что это было настоящее. То, ради чего я, Марк Северин, и оказался в этом времени и в этом теле.

И тут я понял! Пронзило, как разряд тока! Девичья группа! Вот оно, золотое дно! А что? В семьдесят первом, если мне не изменяет память, появятся ВИА «Девчата» — чисто женский состав, между прочим! И просуществуют, худо-бедно, до самой перестройки! Значит, ниша есть, запрос имеется! А у меня уже есть солистка — да какая! Анечка Бельская, с ее уникальным голосом и экзотической внешностью! Остальной состав… Да я ж не зря тут по стране мотался, контакты налаживал! Инна — железнодорожная фея. Алла, бухгалтерша каспийской мафии — тоже девушка видная, с характером. Кто еще? Да хоть бы Наташа, та студентка-педагог… Ну, эта, конечно, наивная, как воспитанница Смольного института, но личико ангельское, для массовки сойдет. Не умеют петь? Да и хрен с ним! В наше время, когда космические корабли бороздят просторы Вселенной, фонограмма — великая вещь! Будут рот открывать под «фанеру», изображать томление и страсть. Главное — картинка! А за звук ответит Анечка. И я, ваш покорный слуга. Гениально!

Пока я витал в эмпиреях продюсерских фантазий, на нашем столе начали происходить гастрономические чудеса. Сначала нам подали долму — маленькие, аккуратные, как дамские пальчики, голубцы в тугих виноградных листьях. А к ним — белую, как снег на вершинах Кавказа, кисломолочную подливку, остро пахнущую чесноком и какими-то неведомыми травами. Вкуснотища!

Затем официантка, похожая на гурию из восточной сказки, прикатила тележку, уставленную батареей бутылок с вином — «Хванчкара», «Мукузани», «Цинандали» — и тарелками с горами свежей зелени (кинза, базилик, тархун — голова кружилась от ароматов!) и стопками тонкого, как папиросная бумага, подогретого лаваша. А следом за ней, как падишах, выплыл из кухонных недр пожилой кавказец в белоснежной сорочке с закатанными по локоть рукавами, неся на вытянутых руках большое блюдо под высокой крышкой.