— Что вы знаете о страхе? Убирайтесь отсюда. Оставьте меня в покое, — она не кричала, шипела, как перепуганный зверек, который отчаянно пытается защищаться, нападая.

— Тебя кто-то обидел? — увидела на ее плече кровоподтек, и она тут же поправила ночнушку.

И снова этот смех, вместе со сдавленными рыданиями. Надо будет поговорить с Натальей Владимировной и отправить девочку к психологу.

— Расскажи мне. Может быть, я смогу защитить тебя. Если молчать, то ничего и никогда не изменится.

— И так ничего не изменится. Они будут приходить и рвать на части, а потом дарить конфеты и пирожные, ленты и заколки, иногда кукол и деньги. Ничего не изменится. Убирайтесь вон.

Я судорожно сглотнула, а сердце забилось быстрее. Куклы… заколки… Девочки иногда получали такие подарки. После того, как…

Я встала со стула и сделала пару шагов к ней.

— А иногда они дарят новые платья, обещают, что это больше никогда не повторится, и если ты никому не расскажешь, то у тебя будет много новых платьев и вкусной еды… — все так же тихо, но она перестала всхлипывать и теперь смотрела на меня расширенными глазами, полными слез.

— Откуда вы знаете?

— А еще они всегда приходят ночью. Ты лежишь в своей кровати, укрытая с головой и слышишь шаги по коридору, думаешь: "Пусть это не за мной. Пусть сегодня кого-то другого." А утром… утром ненавидишь себя, когда одна из вас приходит с пустыми глазами, в которых отражается желание умереть. Иногда ты прячешься под кроватью, сжимая пальцами вилку или нож и прикидываешь, как сильно сможешь ударить, когда тебя схватят… И иногда ты думаешь, насколько сильно ты ударишь саму себя, чтобы больше не мучиться.

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, и я видела, как дрожит ее подбородок.

— Они увели тебя, да? Пришли ночью и увели, а все молчали и так же трусливо прятались, делали вид, что спят.

— Уходите, — прошептала она, и я видела, как в полумраке блестят ее мокрые от слез щеки.

— Они били тебя. Он бил. По голове… или головой о стену, когда…

— Уходите. Немедленно уходите.

Но я не ушла, я села рядом с ней на кровати и резко прижала ее к себе. Очень сильно и грубо, к своему плечу, поглаживая по голове, она вырывалась, а я держала, пока она не затихла.

— Я была там… Я слышала, как они приходят… Я считала тех, кто не вернулся. Мы больше не будем молчать. Слышишь? Мы должны рассказать и уничтожить их всех. Я могу помочь тебе. Сейчас уже могу. Ты только не бойся больше. Главное — не молчи.

Она не вырывалась, только сильно вцепилась в мои плечи, до боли. А мне казалось, я уже и не с ней говорю, а сама с собой.

— Мы заставим их пожалеть об этом. Посадим каждую мразь за решетку. Каждую, кто считает себя в праве нас калечить, а потом дарить кукол и конфеты. Ты только не молчи больше. Я утром расскажу Наталье Владимировне, и мы придумаем, что делать дальше. Никто не позволит тебя обидеть. Ты мне веришь?

Я гладила ее по голове и смотрела в темноту, думала о том, что и сама трусливо молчала годами, что за все это время ничего не сделала и ничего не изменила. Сбежала от этих страхов и решила, что больше никогда не столкнусь с ними лицом к лицу. Я обрекла остальных на тот же Ад, но уже после меня.

Уложила ее на подушки, укрыла одеялом и сидела рядом, пока она не уснула, а потом пошла в ординаторскую. Утром поговорю с Натальей. Пусть с девочкой поработает психолог, пусть осмотрит гинеколог. Если все правильно записать, то я смогу начать свою войну с этими тварями, которые испаршивели нам детство.

От усталости кружилась голова и невыносимо хотелось спать. Сама не заметила, как уснула на узкой кровати под разговоры медсестер, которые все еще сидели за маленьким столом у окна.

Меня разбудили крики и суета, едва я провалилась в сон.

— Воронова, вставай. Артемова повесилась в палате. Сейчас кикимора приедет. Со сна я не поняла, о чем она. Я подскочила на кровати.

Еще даже не расцвело. Бросила взгляд на часы — всего лишь полночь.

— Кто? — ничего не поняла, протерла глаза, морщась от яркого света.

— Девчонка детдомовская. С травмой головы. Верка к ней зашла, анальгин принесла — ты спала, мы не стали будить, а та в петле болтается. Простынь к батарее привязала и… Она уже час там висела, когда Верка нашла ее. Верещала на всю больницу, как резаная. Вставай, Воронова. Убрать все надо. Кикимора сюда едет, нас всех уволит нахрен.

Я смотрела в лицо медсестры и чувствовала, как немеют кончики пальцев, как становится трудно дышать.

— Где она? Где девочка?