Если точнее на первый курс медицинского института. И подарила мне этот самый «Сонар». Но это не главное. Главное мои знания никуда не делись. Только вот с лечением пока туговато. Магической силы у нового тела оказалось немного.

Но на уровень адепта хватило. А это максимум — расслабить мышцу, снять легкую боль, ускорить заживление мелкой царапины. Негусто для того, кто привык творить чудеса на операционном столе.

Но ничего, знания не пропьешь, а силу можно и нарастить. Главное — судьба дала второй шанс, и я собирался использовать его по полной.

Григорий, буркнув что-то под нос, скрылся в коридоре. Я подмигнул Софье Николаевне, которая уже снова начала было хмуриться. Легкое мановение руки, почти незаметное, и я направил крошечный импульс энергии в ее многострадальные колени, стараясь расходовать свою «Искру» максимально экономно — на сегодня ее и так осталось немного. Бабуля на глазах порозовела, морщинки на лбу разгладились, а в глазах зажегся удивленный огонек.

— Ой, батюшки! — выдохнула она. — А боль-то прошла! Совсем! Давненько я так хорошо себя не чувствовала!

— Это ненадолго, Софья Николаевна, — улыбнулся я. — Так, временное облегчение. В поликлинику все равно сходить придется, чтобы лекарь как следует посмотрел. Но чтобы вам легче было дойти, вот, держите.

Я достал из своей фельдшерской сумки крошечный флакончик, грамма на три, с мазью, которую сам же и зарядил остатками своей целительной энергии. Ничего сверхъестественного, но боль на пару часов снимет.

— Этого вам как раз хватит, чтобы до поликлиники добраться без мучений.

Софья Николаевна просияла и принялась меня сердечно благодарить, чуть ли не обнимая.

В этот самый момент в комнату снова влетел разъяренный Григорий.

— Разумовский, твою дивизию! Ты что, уснул там⁈ — заорал он, не стесняясь в выражениях. — Я тебя сколько ждать буду⁈

Я спокойно повернулся к нему.

— Во-первых, не Разумовский, а Илья. А во-вторых, я помогал пациентке. В отличие от некоторых.

Григорий аж побагровел.

— Да ты кто такой, чтобы мне указывать, щенок⁈ — прорычал он. — Ты всего лишь адепт, а я — Целитель третьего класса! Ты должен меня слушаться беспрекословно!

— Тот, кто выше рангом, — спокойно парировал я, глядя ему прямо в глаза, — должен не только командовать, но и пример подавать. Помогать всем людям без исключения, а не выборочно, исходя из настроения или загруженности.

Григорий открыл рот, закрыл, снова открыл, но, видимо, аргументов не нашел. Или просто дар речи потерял от такой наглости. Он развернулся и вылетел из комнаты, ругаясь на чем свет стоит:

— Да если бы не эта эпидемия проклятая, ни за что бы с собой такой молодняк на вызовы не брал! Распустились совсем!

Я подошел к Софье Николаевне, которая испуганно прижимала руки к груди.

— Не переживайте так, Софья Николаевна, — мягко сказал я. — Поберегите сердце. Все будет хорошо.

Улыбнувшись ей на прощание, я вышел следом за Григорием. День обещал быть веселым.

Мысленно готовясь к очередной порции его брюзжания, я спустился вниз. Наш древний медицинский драндулет, который тут гордо именовали каретой скорой помощи, сиротливо притулился у обочины.

Я направился к передней пассажирской двери, за которой обычно восседал наш водитель Сергеич, да и мы с Григорием часто там коротали время в пути, болтая о всякой ерунде. Но тут меня ждал сюрприз.

Дверца была закрыта.

Не просто прикрыта, а именно заперта — штырёк блокировки не торчал. Хотя я точно помнил, что Сергеич никогда ее не запирал, особенно когда мы на вызове. Хитрая ухмылка промелькнула на моем лице.

Ну, Григорий, ну, артист!

Решил, значит, меня таким детсадовским способом проучить? Чтобы я, как дурак, дергал за ручку, пока он будет ехидно наблюдать из кузова? Удивительно, насколько мелкими могут быть пакости у взрослых, казалось бы, людей. Усмехнувшись про себя его «гениальной» тактике, я демонстративно обошел машину и спокойно уселся в кузов.

Пусть себе тешится.

Пока Сергеич выруливал на дорогу, я немного задумался о текущей обстановке в городе. Помимо обычных болячек, сейчас вовсю бушевала так называемая «Стеклянная лихорадка». Дрянь редкостная, скажу я вам, и, судя по всему, магического происхождения.

Начиналась она как обычная простуда — температура, слабость, кашель. Но дня через два-три на коже, особенно на груди и спине, высыпала характерная бледно-лазурная сыпь, похожая на мелкие кристаллики или иней, переливающиеся на свету. А кашель становился каким-то особенно противным — сухим, лающим, будто больной пытался выкашлять из себя осколки стекла. Отсюда и название.