Хратские возвратились на следующий день, в среду. В четверг Хратский пошел на ярмарку продавать свиней. После ярмарки он зашел в трактир выпить рюмочку. Там был разный народ: одни были еще трезвы, другие — навеселе, были также и совсем пьяные. Хратскому сообщили все слухи, ходившие о Степане и его новой вере. К общему говору присоединились и крикливые голоса женщин.

Слушая всех, Хратский не проронил ни слова. Выпив рюмку, он встал и сразу же отправился домой. Дома его встретила невестка. Хратский расспросил ее о Степане, и верно ли то, что он ходит к Блашко. где собираются и другие для молитвы.

Радуясь случаю оклеветать зятя, невестка начала рассказывать, что Степан приглашал и ее с матерью на собрание к Блашко; наговорила она о нем и много небылиц, надеясь этим возбудить гнев Хратского против сына. Ее возмущал увещевательный тон Степана, которым он им, честным людям, повторял, что необходимо обратиться от греха к Богу, пока еще не поздно. Бетка добавила, что Степан сейчас находится в амбаре.

На дворе смеркалось. Затухающие лучи вечерней зари освещали погруженного в работу Степана. Он был очень привлекателен, уступая отцу только в росте и силе. Хратский остановился на пороге амбара. Заходящее солнце на минуту озарило его мощную фигуру, горевшее от вина лицо. Хратский был видным мужчиной. Его темные усы придавали его выразительному лицу мужество, твердость. Никто из сыновей нс был похож на него. По сравнению с ним они казались узкоплечими и слабыми.

Помедлив минуту, Хратский вдруг с решимостью захлопнул дверь и вошел в амбар. Наступивший полумрак заставил Степана оглянуться.

— Ах, это вы, батюшка! — улыбнувшись, сказал он. — А я было уже испугался.

— Испугался? Значит, есть причина меня бояться, несчастный?

Голос Хратского звенел, как холодная сталь под ударами молота. Вино ударило ему в голову.

— Я ничего не сделал, отец, что заставляло бы меня вас бояться, — спокойно ответил Степан.

Скрестив руки, он открыто смотрел на отца, прислонившись к деревянному столбу.

— Ты ничего не сделал?! И ты еще смеешь отрицать свою вину?.. — кричал отец, посылая страшные проклятия сыну.

— Я, право, не сознаю никакой вины против вас и умоляю не проклинать меня. Мы ведь знаем, что за каждое праздное слово нам придется дать ответ в день суда.

— Молчи! Я не нуждаюсь в твоих проповедях! Отвечай мне: правда, что вы собираетесь у Блашко и что ты там развращаешь людей, разъясняя свои „мечтания"?

— Да, мы собираемся у Блашко, но собираемся, чтобы почитать Слово Божие. Мы вместе изучаем и разбираем Слово Божие, но не развращаем никого. Мы приглашаем только желающих познакомиться поближе с заповедями Божиими.

— Итак, ты это не отрицаешь?

— У меня нет причины отказываться от этого.

— И ты думаешь, что я допущу, чтобы ты продолжал это? Из-за тебя люди нехорошо отзываются обо мне. Что ли на стыд и посрамление себе я вырастил сына? Сейчас же, на этом месте, ты оставишь свои пустые „мечтания" и станешь жить так. как жили наши отцы, как живут все люди. Никаких новых „вер" я не допускаю. Ты будешь по-прежнему бывать на гуляньях, как другие парни, и дело с концом! Если же нет, то я сумею выгнать из тебя эти „мечтания"!

Хратский с угрозой поднял на сына руку. Казалось, его мощная фигура стала еще больше. Но и стройная фигура Степана выпрямилась; в его глазах загорелся огонь, зажженный у божественного алтаря.

— Я не „мечтатель", отец! — спокойно и отчетливо проговорил он. — Но если следование за Иисусом Христом вы называете „мечтанием", от этого я отречься не могу. Вы не властны заставить меня грешить и плясать. Жить, подчиняясь требованиям плоти, и служить дьаволу я не стану. Я не буду поступать против воли Божией и попирать Его закон, как это делал прежде и как это делают многие и теперь. И я буду уговаривать всех, и вас, отец: оставьте служение миру и дьяволу! Обратитесь всем сердцем к живому и истинному Богу!..

Сильный удар оборвал речь Степана. Хратский набросился на сына и стал трясти его с такой силой, что накинутый на его плечи кафтан упал на землю.

— И ты еще смеешь противоречить мне, негодяй! Будешь ты, наконец, слушаться моих приказаний? Иначе я тебя так исколочу, что всю жизнь помнить будешь! Я научу тебя соблюдать четвертую заповедь!

— Отец, ваши удары ни к чему не приведут, потому что я не могу отречься от истины. Иисуса Христа бичевали и за меня тоже; и я могу кое-что претерпеть за Него. Только не делайте этого, отец, ибо позже вы пожалеете об этом.