— Так ты мечтаешь уподобиться Иисусу Христу? Ну, хорошо!..

Хратский отскочил в сторону, поднял с полу веревку и, раньше чем Степан успел опомниться, привязал его к столбу. Когда Степан увидел, что отец вытаскивает из телеги кнут, он невольно задрожал. Минутный страх перед страданием охватил его, да и солдатская гордость заговорила в нем перед таким возмутительным насилием. Но тут он вспомнил слова Блашко: „Если наступит для тебя настоящая опасность, ты отречешься от Господа, как Петр". Что же ответил он тогда? „Лучше бы я дал себя забить до смерти, чем отречься".

Степан закрыл глаза и замер в ожидании. Недолго ему пришлось ждать: удары один за другим посыпались на него. Они причиняли ему жгучую боль, но он закусил губы, чтобы не только не закричать, но и не застонать.

— Оставишь ты теперь свои „мечтания"?! — кричал в ярости Хратский.

— От истины не отрекусь, — дрожащим от боли голосом твердо ответил Степан.

Удар... еще удар, и бич сломался. Когда отец нагнулся, чтобы поднять его рукоятку, сын с выражением глубокой печали посмотрел на своего палача. На лбу Степана выступил холодный пот.

— Отец, не делайте этого! Если вы убьете меня, моей душе вы этим не повредите, потому что „претерпевший до конца спасется". Но от этого пострадаете вы и теперь, и в вечности. День и ночь вас будет преследовать мысль, что вы без причины убили свое родное дитя...

Эти слова, как меч, вонзились в сердце Хратского. Он уже сознавал, что был неправ, и это причиняло ему душевную боль. Совесть ему говорила, что не нужно было так мучить сына; он должен попросить у него прощения. Другой же голос заглушал первый, твердя: „Не делай этого!" Вне себя от злости, Хратский еще раз сильно ударил сына. Он во что бы то ни стало хотел заставить Степана крикнуть. Его страшило и бесило это молчаливое терпение и смирение, напоминавшее собою страдания Спасителя. Ему хотелось услышать человеческий крик, но до его слуха доносился лишь сдержанный стон. Наконец у Степана подкосились ноги, и он повис на привязанных к столбу руках; изо рта и носа сочилась кровь.

Хратский не видел этого. Он вышел из амбара довольный, что как следует наказал сына, исполнив то, что сделали бы мужчины в кабаке, будучи на его месте. Но домой он не пошел, а направился в трактир, чтобы вином заглушить воспоминание о только что происшедшем.

Выходя из амбара, он не заметил стоявшего неподалеку Блашко. Последний подошел к амбару уже несколько минут назад и стоял, прислушиваясь к тому, что происходило внутри. Он слышал удары и ругань Хратского и удивлялся, не слыша никакого ответного крика. Его обдало холодом, когда послышался слабый голос Степана. „Не бьет ли Хратский сына за ходящую о нем молву? — подумал Блашко. — Увидим, вынесет ли Степан удары ради Христа? Скоро пройдет у него охота хвастаться!“ Совесть побуждала его войти в амбар, внутренний голос твердил ему: „Войди туда! Хратский — злой человек; посмотри, что он там делает". — „Ничего, — нахмурясь, рассуждал Блашко, — отец имеет право наказывать своего сына. Если бы он его слишком жестоко бил, я, конечно, вмешался бы в это дело“.

Но вот он услышал слабый стон Степана. „Зайду-ка я, — говорил сам с собою Блашко, — и спрошу Степана, каково страдать за Христа“. Он тихонько открыл дверь амбара. Всю свою жизнь потом Блашко не мог забыть представившегося его глазам зрелища. Степан выглядел ужасно: все его тело было в кровоподтеках, рубашка была изорвана и залита кровью. Если бы не руки, привязанные к столбу, тело Степана лежало бы теперь на полу. „Почему ты не вошел раньше? — снова заговорила у Блашко совесть. — Этого бы тогда не случилось..."

Степан был без сознания. Подойдя к нему, Блашко поспешил перерезать веревку, которой Степан был привязан к столбу, и тихонько опустил его на землю. Затем он повернул к свету его бледное, окровавленное лицо. Невыразимое сочувствие наполнило сердце Блашко, и он, почти нежно, прошептал:

— Степанко!..

Степан открыл глаза.

— Дядя, это вы? Бог помог мне остаться Ему верным, несмотря на все страдания... — произнес он слабым голосом.

Чудная улыбка появилась на его лице. Вдруг его охватила сильная дрожь.

— Пойдем, я помогу тебе встать, Степан. Надо торопиться домой.

— Возьми меня на ночь к себе, дядюшка, — прошептал Степан, пытаясь встать. — Мать может испугаться, и дома будет опять ссора. Бог вознаградит вас за это.

— Да, конечно, ты пойдешь теперь к нам. Разве я дам тебя снова в обиду отцу?

Блашко помог Степану встать, но не прошли они и двух шагов, как обессиленный Степан вновь потерял сознание.