Хотел повернуть голову — не вышло. Что-то мешало, давило на горло. Трубка? Попробовал поднять руку — тоже не получилось. Рука не моя, тяжелая, словно чужая. В вене катетер, примотанный пластырем. Пальцы онемевшие, не слушаются. На указательном — прищепка пульсоксиметра.

— Андрей Георгиевич, вы меня слышите⁇

В поле зрения появился обладатель баритона. Бородатый мужчина в медицинской маске и зеленой бандане. Я с трудом скосил глаза — рядом стоял обладатель красной банданы, он же густой бас:

— Моргните, если слышите.

Я послушно моргнул. Во рту сухость страшная. И привкус… металлический, что ли? Язык распух, едва ворочается. Попытался сглотнуть — и тут накатила первая волна боли. Горло будто наждаком выдрали. Внутри какая-то трубка. Похоже я в реанимации. Сознание плыло, сосредоточиться получалось все труднее и труднее.

— Вы помните, что случилось? Моргните один раз, если помните, два раза если нет. Мы должны оценить степень повреждения мозга.

Повреждения? Я почти ничего не помнил. На всякий случай, моргнул два раза.

— Вас зовут Андрей Георгеевич Исаков — забубнил над ухом баритон — Возраст — семьдесят два года. Вы чрезвычайный и полномочный посол, в отставке. Сопровождали гуманитарный груз в Донецк, попали под налет ракет.

Нина!

Я попытался вытащить из себя трубку, но силы стремительно уходили. Нина!! Хотелось кричать. Из глаз полились слезы.

Голос врача начал куда-то уплывать, накатила тошнота и слабость.

— Мы теряем его!

— Вводите пропофол внутривенно!

Последнее, что помню — чья-то тёплая рука на лбу и все.

В лицо чем-то плеснули, я резко открыл глаза. Рефлекторно схватился за горло. Вытащить трубку, Нина!

Только вот никакой больницы c врачами вокруг не было. А был все тот же самый салун 'Каньон грехов" и два лица, которые склонились надо мной — шерифа и барменши.

— Очнулся! — по-английски произнесла женщина, похлопала меня по щеке — Слава тебе господи!

Так и сказала — Глори Лорд. Я практически повторил за ней по-русски — Боже ты мой…

Глазам своим не верю! Я в салуне на Диком Западе! Посмотрел на свои руки, потрогал мокрое лицо. Бритое, узкое. Меня охватила дрожь, дышать стало трудно.

— О чем это он? — поинтересовалась Мейбл

— Какой-то иностранный язык — с сомнением произнес шериф — Эй, парень! Ты как? Не может быть, чтобы с одной рюмки виски тебя так вынесло. Пойло у Мейбл, конечно, ядовитое…

— Джон! — барменша с возмущением посмотрела на шерифа

— Мне стало плохо? — я собрал разбегающиеся мысли, перешел на английский. Все-таки сорок лет мидовской практики, почти родной язык.

— Выпил рюмашку и сразу упал — ответил Джон — А на вид крепкий!

Мак-Кинли с барменшей подхватили меня под локти, вздернули с пола на подрагивающие ноги. Усадили за один из столиков. Я начал тупо разглядывать свои руки. Длинные пальцы, ладони в мозолях. Потом посмотрелся в зеркало. Оно все и подтвердило — на меня смотрел молодой русоволосый парень с голубыми глазами. Нос — прямой, с едва заметной горбинкой, придавал лицу благородный профиль, будто доставшийся от далекого предка-испанца. На лбу, чуть выше левой брови виднелся небольшой шрам…

— Год… Какой сейчас год? — я откашлялся, растер лицо руками. Энергично так. Говорят, приток крови способствует мышлению.

— Нет, Мейбл, сменила бы ты поставщика! — шериф повернулся к барменше — Виски совсем никудышный стал. Так ослепнем.

И уже мне — Тысяча восемьсот девяносто пятый. Пятнадцатое июня.

Я в прошлом! Ой-ой-ой…Или это все бред коматозника? Ущипнул тайком себя за руку, но ничего не поменялось. Шериф вяло переругивался с Мейбл, о стекло билось сразу две мухи. В салуне все также воняло навозом. Слишком подробно и детально для бреда. Хотя что я знаю про галлюцинации?

Что у нас случилось в девяносто пятом? Царь Александр третий умер в прошлом году, на престол сел его непутевый сын Николай. Ходынка еще не произошла, в России всем рулят великие князья — дядья императора. Ну и его властная маман. Несколько спокойных лет сменятся революционным подъемом, начнется война охранки и эсеров. Ну а там и большевики подоспеют. Русско-японская война, восстание пятого года, думы, Распутин… Потом первая мировая и добро пожаловать на гражданскую войну. Мысли метались в голове словно мухи на окнах салуна. Лишь бы не думать про Нину, про то, что все вокруг — это бред умирающего.