Судя по всему, организация портовиков была сформирована из людей, хорошо знавших друг друга по совместной работе. Поэтому проникнуть к ним было очень трудно, но необходимо. Васин понимал, что связь его отряда с этой группой намного повысит эффективность борьбы с захватчиками.　

— Эх, если бы наш отряд не состоял почти из одних горняков… — сетовал Яков Федорович. — Ну хоть бы один портовик к нам затесался. Они своих за версту отличают. Нюхом, что ли…　

— Да, — печально кивал головой Зелинский, — отряд-то подбирали целенаправленно, для работы в катакомбах, а не в порту…　

С тех пор как оккупанты заняли Одессу, для Михайлы Бунько, в прошлом боевого юнги с «Синопа», на котором плавал и отец братьев Гордиенко, настали тяжелые времена. Старый одноногий матрос вел полуголодное существование. Питался рыбой, которая попадалась на удочку. Изредка кто-нибудь из рабочих порта заходил к старику и приносил еду. Жил он в маленькой, продуваемой всеми морскими ветрами дощатой хибарке на территории порта возле старого кладбища кораблей и так примелькался портовой охране, что та не обращала на него внимания. А в последнее время он почти не выходил из дома. Так бы, наверное, и умер старый Бунько, если бы в один прекрасный　вечер к нему в хибарку не забежал рыжий вихрастый пацан в рваной кацавейке. Представители вездесущего племени мальчишек неизвестно каким образом проникали в строго охраняемый порт в надежде чем-нибудь поживиться.　

— Дядь Миш, а дядь Миш… — подбежал мальчишка к груде тряпья на ободранном топчане, — там до тебя пришел один…　

Из кучи показалась огромная кудлатая голова.　

— О-хо-хох, и умереть спокойно не дадут… Кого еще нелегкая принесла? Пусть войдет! — голос Михайлы окреп и загудел с силой, неожиданной в таком слабом теле.　

Мальчишка испугался и исчез, а на его месте оказался тоненький, как девушка, большеглазый паренек. Это был радист отряда Бадаева Даниил Шенберг. Однажды он уже приходил сюда с Яшей Гордиенко. Тогда старик отдал Яше свой сапожный «инвентарь» — сундучок с щетками и несколько банок с ваксой собственного изготовления.　

Даниил Шенберг о чем-то долго говорил с дядей Мишей. А на следующий день Бунько вылез из своей берлоги и пошел на пирс, к своему излюбленному месту.　

В порту было на удивление тихо. Поблизости у причала стояло небольшое транспортное судно, на котором заканчивалась погрузка. Бунько подошел к широкогубому гиганту с соломенным чубом, лихо выглядывающим из-под помятой кепки, Василю Добрыйвечер. Именно он чаще других проведывал старого моряка.　

— Дело есть к тебе, Василь, — сказал он.　

— Погоди немного, — попросил его Добрыйвечер. — Сейчас закончим, тогда и поговорим…　

Старик отошел и присел на причальную тумбу, жуя беззубым ртом краюху хлеба, сунутую ему Василем. Наметанным глазом Бунько определил, что в плоских прямоугольных и квадратных деревянных ящиках, которые　грузили на судно, находятся картины. Потом подъехал грузовик со статуями, большими декоративными вазами и еще какими-то свернутыми в длинные рулоны холстами. «Награбили, гады, — зло подумал дядя Миша. — Небось со всех музеев города понатаскали»…　

Руководил погрузкой вертлявый локатинент. Увидев Бунько, он сказал что-то охраннику, и тот, взяв автомат наперевес, направился было к старику. Но в то же мгновение перед ним вырос Василь и заговорил со спокойной ухмылкой:　

— Да наш это, портовый… Пущай отдохнет малость, старик ведь…　

Охранник оставил старика в покое.　

Наконец погрузка закончилась. Василь подошел к дяде Мише и немного удивился, заметив его упорный, даже какой-то испытующий взгляд.　

— Разговор у меня к тебе сурьезный, товарищ Добрыйвечер, — предупредил он своего друга очень официально. — Я тут частенько сижу, многое вижу. Вижу, да молчу. И буду молчать, хоть ты режь меня…　

— К чему это ты? — еще больше удивился Василь.　

— Да к тому, что хочу спросить: давно ли ты меня знаешь, парень?　

Василь засмеялся тихонько и потащил Бунько за рукав подальше от посторонних ушей, предчувствуя, что разговор действительно будет серьезным. Наконец он остановился и ответил: