*** …а жизнь лежит на донышке шкатулки, простая, тихая — что августовский свет. Уходит музыка в глухие переулки, в густую ночь, которой больше нет. Раскаяния с нею не случится, затерянной в громадах городов. Чернеют ноты. Вспархивают птицы с дрожащих телеграфных проводов. Когда б я был умнее и упорней, я закричал, я умер бы во сне — но тополя, распластывая корни, еще не разуверились во мне.

Там церковь есть. Чугунная ограда бросает наземь грозовую тень, и прямо в детство тянется из сада давнишняя продрогшая сирень. Я всматриваюсь — в маленьком приделе три женщины сквозь будущую тьму склонились над младенцем в колыбели и говорят о гибели ему. Они поют, волнуясь и пророча, проходит жизнь в разлуке и труде, и добрый воздух предосенней ночи настоян на рябине и дожде… 1978

*** До горизонта поля полыни до горизонта поля полыни а за полынью поля сирени а за сиренью поля беглеца до самой смерти попытка жизни до самой смерти возможность жизни до самой жизни возможность смерти и так без конца без конца

Я сам не знаю чего мы ищем паря меж церковью и кладбищем чего мы ищем о чем мы помним когда плывем в небосвод ночной в полях пшеницы в полях сирени

убегают в прошлое наши тени ускользают в прошлое наши тени надеждой мучаясь и виной

До горизонта вместе с грозою сизые ночи гневные зори вплоть до подземного дома грома до расставанья а дальше врозь дальше на выбор — свист соловьиный шелест совиный явка с повинной в полях несжатых дорога к дому покуда сердце не сорвалось

А с двух сторон с двух сторон пригорка снежная оземь легла скатерка где полыхали поля полыни полынья протяжная глубока заснежено сердце а в небе ночами не замерзает речка печали — не замерзает эта река 1977

*** неизбежность неизбежна в электрической ночи утомившись пляской снежной засыпают москвичи

кто-то плачет спозаранку кто-то жалуясь сквозь сон вавилонскую стремянку переносит на балкон

хочешь водки самодельной хочешь денег на такси хочешь песни колыбельной только воли не проси

воля смертному помеха унизительная кладь у нее одна утеха исцелять и убивать

лучше петь расправив руки и в рассветный долгий час превращаться в крылья вьюги утешающие нас 1978

*** В Переделкине лес облетел, над церквушкою туча нависла, да и речка теперь не у дел — знай журчит без особого смысла.

Разъезжаются дачники, но вечерами по-прежнему в клубе развеселое крутят кино. И писатель, талант свой голубя, разгоняет осенний дурман стопкой водки, И новый роман (то-то будет отчизне подарок!) замышляет из жизни свинарок.

На перроне частушки поют про ворону, гнездо и могилу. Ликвидирован дачный уют — двух поездок с избытком хватило.

Жаль, что мне собираться в Москву, что припаздывают электрички, жаль, что бедно и глупо живу, подымая глаза но привычке

к объявленьям — одни коротки, а другие, напротив, пространны. Снимем дом. Продаются щенки. Предлагаю уроки баяна.

Дурачье. Я и сам бы не прочь поселиться в ноябрьском поселке, чтобы вьюга шуршала всю ночь, и бутылка стояла на полке.

Отхлебнешь — и ни капли тоски. Соблазнительны, правда, щенки (родословные в полном порядке), да котенку придется несладко.

Снова будем с тобой зимовать в тесном городе, друг мой Лаура, и уроки гармонии брать у бульваров, зияющих хмуро,

у дождей затяжных, у любви, у дворов, где в безумии светлом современники бродят мои, словно листья, гонимые ветром.