Реверсивный хоррор — жанр ужасов, представляющий обратную парадигму устоявшемуся канону. Вместо повествования от лица жертвы в данном ответвлении предполагается наблюдение за историей от лица монстра. Когда в ужасах преобладает сочувствие, переживание за жертву и страх, в реверсии — отвращение и ужас к действиям чудовища.

Трикстер — архетип мимикрирующего персонажа, находящегося на грани добра и зла, между мирами смертных и божественного, олицетворяя космическую неконтролируемую ипостась. Наделённый чертами плута, он представляет собою сущность, нарушающую нормы морали. Разрушение догм, неограниченная жестокость, жажда, голод и непредсказуемость, вытекающая в хаотичность поступков.

Как обман словесный, трикстеру свойствен и внешний: смена облика, метаморфизм, суть перевёртыша; изменчивость личностных и телесных качеств, свойств, естества. Множество уловок для того, чтобы добиться желаемого им результата не столько силой, сколько хитростью.

Место действия: Третьемир. Объединяет несколько положений в одну вселенную, где материя, энергия и грань их находятся в балансе, и делятся между душами смертными и бессмертными.

***

Сквозь множество веков, пространств и лживых фраз, я просыпаюсь вновь, здесь и сейчас. Так много речь моя раскроет о пустом, невечном, что я совью рассказом на пути чужом мне, млечном.

Из слов.

Многие пути могут быть изменены. Однако есть и те, кто не столько подвергаются изменениям, сколько реагируют на них в своём окружении.

Примером могут служить Лататели, которые, явившись в общий мир из раны Междумирья, должны воплотиться, потерять неустойчивую призрачную оболочку — ради того, чтобы зашить собою пространство и вернуть энергию на место. Им приходится гулять по миру, подбирая всё на своём пути, но ценнее всего им будут древние кости.

Смертным душам, да и слабым из владеющих ключами от миров, приходится вести себя подобно: цепляться за существование и ждать, когда время звонко выдаст последнюю секунду в мировых часах, будь это звук упавшей песчинки, зубчиков механизма или импульс электричества.

Весь мир — сцена, на которой одни Мировые Владыки стоят в закулисье и меняют правила игры и сценарий, роли, пока другие из них — зрители. Актёрскому составу с самого начала их роли остаётся ждать, когда прозвучат их последние строчки; и так вечно, чтобы древних костей, которыми кормят уборщиков, хватало.

До тех пор, пока кулисы не накроют сцену и свет не померкнет.

Здесь не слышны чуждые им шаги. Только воет ветер, гуляющий по планете и плывущий до режущих небеса гор. Здесь, где возвышаются титаны белокаменные, покрытые серыми жилками и укутанные растениями, словно одеянием; их пальцы были обширными балконами, с которых можно глядеть в подножие гор, а они, в свою очередь — королевский замок, кидающий синюю тень на прочий мир. Закрыли собою звёзд свечение.

И руки держат землю плодородную. И травы, и деревья, и плющ, обвивший замок — все корни одни. Шелестят от ветра гуляющего их листья, а от вдоха по телу ползёт холод. Сколько правды в их происхождении? В цветущих плодах тонких деревьев, которые раскинули свои лапы с розовыми листьями и цветами багровыми, перерождающимися. Налитые, глубокие.

— Ты когда-нибудь будешь от них взгляд отрывать? — прозвенел голос, вытянувший внимание от цветения.

— От чего же? — прозвучал в ответ более низкий тембр.

— Ты как голодная птица с этими плодами! — рукой махнула она, и следом за движением рукав.

— А может, — он подошёл к ней ближе, гораздо, нарушая границы, — что я как коршун, цвет завидевший. Краснотою насыщенный, подобно… — и прищурился, когда взгляд остановился на её губах.

Она отвернулась, словно не поняла, о чём была речь. Сизые пёрышки на голове её дрогнули; их края украшены белой краской. Краснотой выведены были губы, довольно нежные и без этого слоя краски.