3

Так прошло еще несколько дней. Множество ужасных часов, наполненных голодом, вонью таза, грязной одежды и наших тел. Я пробовала достучаться до хозяина дома, кричала, спрашивала у Ярославы, в чем дело, но она лишь пожимала плечами: «Не знаю». Нам было уже не до игр. Еду, которую однажды оставил Владимир, пока мы спали, мы ели не так быстро. Каждая растянула свою часть хлеба и вареной картошки на несколько раз. С тех пор одна из нас бодрствовала — сидела в ожидании момента, когда крышка, отделявшая нас от свободы, снова хоть немного приоткроется.

 Шел очередной душный день среди гниющего запаха, когда я поняла, что не могу больше так. Я сидела, прислонив затылок к стене. Ярослава в это время валялась на старой фуфайке с закрытыми глазами. Мне казалось, я вижу, как пот стекает с ее лба на рыжие волосы, чувствую, как будто пахнет кобылой, отгоняющей мух на солнце. 

— Кто он? — твердо спросила я. 

— Дядя, брат моего отца, — ответила Ярослава. 

— Продолжай.

Яся никак не отреагировала, даже поза ее не изменилась. Но я решила идти до конца:

— Кто он?

— Я уже ответила, — Ярослава наконец-то посмотрела в мою сторону.

Мне было сложно выдержать этот взгляд. 

— Нет, ты не сказала, почему он не хотел нас впускать в свой дом. Почему теперь мы заперты на этом вонючем чердаке! И самое главное — почему ты так его боишься? Думаешь, я не вижу? 

Мое лицо разгорелось, а скулы свело от боли. Ярослава села ко мне спиной. После паузы она сказала:

— Ты права. Я в ужасе. Потому что он так уже делал… Когда я была маленькая, сразу после смерти родителей. Правда, тогда это был погреб, а не чердак, мне чудом удалось сбежать. 

Эта юная девушка рассказывала о боли, которую успела пережить ее душа. Мое горло сдавило, мне стало стыдно за свое наглое любопытство. Я обняла ее сзади и крепко прижала к себе. Мне хотелось хоть как-то утешить Ясю, я прошептала:

— Мы выберемся.

На что она тихо ответила:

— Он больше не сможет так поступать, я выросла.

Обнимая друг друга, мы проспали всю ночь. Утром обнаружили у входа новую порцию еды — остывшая вареная картошка лежала на деревянной доске. «Это наш шанс на бегство», — обрадовалась я. 

Я рассказала Ярославе свой план:

— Я знаю, что мы сделаем: мы разобьем эту доску и тонкой плашкой сможем повернуть засов. Я посмотрела, там металлический брусок входит посреди крышки, не дает ее наверх поднять. 

Мы ликовали, я чувствовала, как волнение щекочет в груди: появился реальный шанс этим же вечером оказаться дома, обнять родных и сказать им, что все в порядке — я цела. 

Весь день мы с Ярославой специально вели себя шумно, кричали и топали, чтобы раздраженный Владимир вышел из дома, как он и раньше делал. Как только дверь за ним захлопнулась, мы принялись разбивать доску. Это оказалось не так просто, мы долбили ее об стену и об пол, пока наконец не получили подходящую по размеру узкую деревяшку. Когда это произошло, к сожалению, Владимир вернулся домой. Мы решили все равно устроить побег этой ночью, подождав, пока он выпьет свою дозу самогона и крепко уснет. 

Мы притихли и стали ждать. Послышался какой-то шум, стук в дверь. Владимир открыл. 

— Мужик, говорят, ты один живешь? Есть что на нужды армии?

Кажется, солдаты. Это сказал один из них, остальные выдали несколько смешков. Судя по звукам, их было не больше четырех. 

— Нет у меня ничего, — угрюмо ответил Владимир. 

«Может, и не надо дожидаться вечера», — подумала я. Посмотрела вопросительно на Ярославу: «Мы можем выдать себя сейчас: в армии ведь тоже люди служат, пожалеют нас и отпустят домой». Яся быстро отрицательно замотала головой с выпученными глазами. Я сделала еще пару вопросительных кивков, имея в виду, что это может быть лучший вариант. Ярослава была решительна: указала пальцем на плашку строго, никаких возражений. Мне оставалось только согласиться. 

Тем временем разговор парней и нашего заточителя принял напряженный характер: они, похоже, хотели войти в дом и осмотреть его, Владимир уверенно закрывал собой проход. 

— Люди говорят, что у тебя тут гости. Что же ты, дядя, нам прямо в лицо врешь? — произнес дерзкий молодой голос.