Внутри шатра было сумрачно, свет исходил лишь от одной свечи, стоявшей поодаль в высоком узком подсвечнике, серебристо мерцавшем под падавшими на него отсветами огня. Сверху свисали какие-то обереги, сплетённые из травы и ветвей, украшенные камушками, бусинами и перьями, и Леон, проходя к гадалке, задел головой один из них. Тёмно-синие перья мягко мазнули его по правой щеке, и это почти невесомое прикосновение почему-то заставило его содрогнуться.
Гадалка сидела на подушке, перед ней стоял низкий деревянный столик, а с другой стороны от столика лежала ещё одна подушка, куда и опустился Леон. Подняв голову, он с удивлением увидел, что гадалка вовсе не стара. Она действительно была цыганкой, стройной и изящной, смуглой и темнобровой, с узким лицом, высоким лбом и решительным подбородком. Отблески пламени играли на её густых чёрных волосах и в глубине иссиня-чёрных глаз, вспыхивали золотыми искорками на больших серьгах в виде полумесяцев и сделанных из монеток бусах, бывших единственным украшением её тёмного платья, и тут же гасли. Несколько сбитый с толку тем, что гадалка ненамного старше его, если не моложе, Леон потерял весь свой настрой и взглянул на неё не насмешливо, как намеревался, а пытливо.
Многим людям взгляд его льдисто-голубых глаз казался слишком пронзительным и даже пугающим, как-то раз его вообще сравнили с василиском, убивающим своих жертв взглядом, но цыганка выдержала его спокойно и даже улыбнулась, показав ряд мелких и на удивление ровных зубов.
– Я Исабель, – произнесла она мелодичным голосом, похожим на журчание ручейка. Леону, за время службы при дворе повидавшему немало иностранцев, послышался в нём лёгкий акцент.
– Леон, – он покосился на карты, небрежно разбросанные по столику, потом поднял взгляд на их хозяйку. – Ты предсказываешь будущее?
– Именно так, – Исабель кивнула, и в её глазах Леону почудилась тень той насмешливости, которую недавно хотел проявить он сам.
– Не боишься, что тебя обвинят в колдовстве?
– А вы, сударь, пришли, чтобы обвинить меня в колдовстве? – очень серьёзно спросила она. Леон знал, что подобные колдуны и предсказатели часто говорят загадками, и ответ вопросом на вопрос разозлил его.
– Я – нет, – буркнул он. – Но многие другие обвинили бы. Цыган мало кто любит.
– Я знаю, – всё с той же серьёзностью ответила Исабель. – Но мои карты предупредят меня, если мне будет угрожать опасность.
Леон негромко хмыкнул, но лицо гадалки оставалось по-прежнему сосредоточенным, и даже насмешливые огоньки в глазах угасли.
– Вы хотите узнать своё будущее?
– Да, – едва он произнёс это, ему в голову пришла новая мысль, возможно, безумная, но Леону в тот миг она казалась единственно верной. – Но послушай: ты ведь можешь узнать не только будущее человека, но и прошлое?
– Могу, – кивнула Исабель.
– Если уж твои карты настолько всемогущи, задай им вопрос: кто был мой отец?
После этих слов Леон затаил дыхание, следя за гадалкой. Он не знал, чего опасается больше: что она откажет, что посмеётся над ним из-за столь нелепой просьбы или что согласится и выдаст ему красивую ложь. Но Исабель ненадолго задумалась, затем собрала карты, быстрыми и ловкими движениями сложила их в колоду и перетасовала.
– Карты не скажут вам имя, – предупредила она. – Но могут сказать, каким был этот человек – какой у него был нрав, что он любил.
– Пускай, – Леон тряхнул головой, чувствуя себя так, как будто совершает прыжок со скалы в бушующее море. Исабель принялась снова тасовать колоду, и от мелькания незнакомых ему картинок у Леона слегка закружилась голова. Запахи вдруг стали сильнее, стены шатра словно сдвинулись и приблизились к нему, а голос цыганки зазвучал ниже. Снова встряхнул головой и усилием воли поборов наваждение, он вслушался в то, что говорила ему Исабель, раскладывая карты на столике.
– Он был мужчиной, – начала она, выкладывая карты в одной ей ведомой последовательности, будто рисуя ими некий узор.
– Неожиданно, – не удержался Леон. Точёные губы цыганки чуть заметно дрогнули, но она продолжала с прежней серьёзностью:
– ... в самом цвете лет, очень сильным и отважным. Он любил жизнь – давно я не встречала такого стремления к жизни. Возможно, он жив ещё и сейчас, – Леон почувствовал, что сердце его забилось быстрее. – Он воин, дворянин, он горяч сердцем и молод душой. Вино, виноград... виноградные гроздья, – она прищурилась, вглядываясь в одной ей видимые картины, потом медленно, по слогам, произнесла: – «Ви-но жиз-ни, ви-но бо-я»...
Леон вздрогнул и снова схватился за эфес шпаги. Надпись на нём Исабель никак не могла прочитать – даже если она и владела грамотой, с такого расстояния и в таком полумраке это было просто невозможно! Но откуда тогда она узнала этот девиз? Она или кто-то из её соплеменников видел шпагу Леона раньше? Слышал, как он рассказывал свою историю? Разум отчаянно пытался найти хоть какое-то логичное объяснение, в то время как Исабель, не бросив даже взгляда в его сторону, продолжала: