Бичом помывочных, особенно простонародных, были кражи белья, обуви, а иногда и всего узла у моющихся. Были целые корпорации этих самых банных воров, выработавших свою особую систему. Они крали белье и платье, которое сушилось в «горячей» бане. В бытность свою, пришлось мне колоть одного такого прощелыгу, который рассказал мне, как эта схема работала. А делалось это следующим образом: воры «наподдавали» на «каменку» так, чтобы баня наполнилась облаком горячего пара; многие не выдерживали жары и выходили в мыльню. Пользуясь их отсутствием, воры срывали с шестов белье и прятали его тут же, а к вечеру снова приходили в бани и забирали спрятанное. За это приходилось расплачиваться служащим в банях из своего скудного содержания.

Была еще воровская система, практиковавшаяся в «дворянских» отделениях бань, где за пропажу отвечали кусочники - заместители хозяина.

Моющийся сдавал платье в раздевальню, получал жестяной номерок на веревочке, иногда надевал его на шею или привязывал к руке, а то просто нацеплял на ручку шайки и шел мыться и париться. Вор, выследив в раздевальне, ухитрялся подменить его номерок своим, быстро выходил, получал платье и исчезал с ним. Моющийся вместо дорогой одежды получал рвань и опорки.

Банные воры были сильны и неуловимы. Некоторые хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже входили в сделку с ворами, платя им отступного ежемесячно, и «купленные» воры сами следили за чужими ворами, и если какой попадался — плохо ему приходилось, пощады от конкурентов не было: если не совсем убивали, то калечили на всю жизнь.

Во всех почти банях в раздевальнях были деревянные столбы, поддерживавшие потолок. При поимке вора, его, полуголого и босого, привязывали к такому столбу поближе к выходу. Между приходившими в баню бывали люди, обкраденные в банях, и они нередко вымещали свое озлобление на пойманном.

В полночь, перед закрытием бани, избитого вора иногда отправляли в полицию, что бывало редко, а чаще просто выталкивали, несмотря на погоду и время года...

Размышляя о насущном, я приехал на службу, и застал Купцова за странным занятием - он рисовал женскую головку.

– Какие люди, Фёдор Михайлович, – поприветствовал я статского советника, крепко поручкавшись. – Я уж, грешным делом, думал, что не суждено нам больше свидеться.

- Разве? - Он посмотрел на меня, улыбнулся и уселся обратно на стул.

- Ну, разумеется. Второй день от вас ни слуху, ни духу. Это форменное хулиганство.

- Не сердитесь, голубчик: я был очень занят.

- В этом, Ваше высокородие, я не сомневаюсь. Но не будете ли так любезны сказать, чем именно?

- Флиртом.

- Я не ослышался, Фёдор Михайлович?

- Вы ещё молоды, Николай Александрович, на уши, вероятно, крепки.

- Это прекрасная новость, – сказал я искренне. – Уверен, она великолепна.

- О, еще как! – ответил Купцов, не отрываясь от листка.

Карандаш в его руках ловко бросал линии и очертания. К художествам у Фёдора Михайловича был невероятный талант.

- Что рисуете?

- Как видите, хорошенькую женскую головку. Впрочем, вы скоро увидите и оригинал.

Купцов нажал на звонок и тотчас в кабинет вошел дежурный.

- Попросите, Жеребцов, нашу агентшу.

Через минуту вошла наша старая знакомая, принимавшая выдающееся участие в целом ряде замечательных дел, раскрытых статским советником. Звали её Ольгой.

- Ну, душа моя, предстоит нам одно дело, - весело произнес Купцов.

Глаза даровитой профессионалки - сыщицы загорелись огнем фанатической радости.

- В чем дело, дорогой Фёдор Михайлович? Я так рада... Я давно не принимала участия в серьезных сражениях...

- Ну вот, теперь оно у нас на носу. Ведите эту штучку? - Купцов показал свой рисунок. - Перевоплотиться можете?

- Постараюсь, – ответила Ольга, взяла листок и грациозно выплыла из кабинета, покачивая крепкими бедрами.

Я ровным счетом ничего не понял, но и вопросов задавать не стал. Зная Фёдора Михайловича, он сам вскоре всё прояснит. Тем более, он углубился в просмотр каких-то писем.

- Читал давеча ваш рапорт, Николай Александрович, – обратился ко мне Купцов, протягивая конверт. – Я вами горжусь, знайте это. Представляете, как обер – полицмейстер станет плясать от радости?

- Не шибко, – признался я, с улыбкой пряча конверт во внутренний карман жилетки.

- Поверье, это отвратительнейшее зрелище.

Прошло, примерно, с полчаса.

- Хорошо? - раздался звучный голос агентши, впорхнувшей в кабинет.