– Пойдемте, mon cher, – взявшись под локоть, промурлыкала она. – Не стоит волноваться. Я не ушиблась.

– Вот уж нет! – брызгал слюной щегол. – Это мерзкое хулиганство должно быть наказано по всей строгости закона!

На страшные вопли уже собралась небольшая толпа зевак, через которую насилу пробрался будочник.

– Расступитесь, граждане! Закон уже здесь! – ревел он во всё голо. – Что тут происходит?

– Происходит хамское нападение на уважаемых людей, – заявил щегол. – Я требую принять строжайшие меры в отношении этого негодяя!

Глядя на тучного будочника с горизонтально торчавшими в обе стороны рыжеватыми усами, который весьма молодцевато и как-то особенно повертывая с каждым шагом плечами направился в мою сторону, мне подумалось, что нрав всякого полицейского в наше время необычайно крут. Будто нарочно, словно на подбор, полиция набирается из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку. В квартале царит самосуд безапелляционный. От пристава до последнего будочника включительно всякий полицейский считал себя «властью» и на основании этого безнаказанно тяготел над обывательскими затылком и карманом. Мои мысли вполне подтвердились, когда тот подошел ко мне и схватил за грудки.

- А ну, пойдем-ка со мной в будку. Я тебя там научу людей уважать! – приказал стражник правопорядка.

- Голубчик ты мой, – говорю я ему, подняв руки в примирительном жесте, – случился нелепый конфуз, и ничего худого более за мной нет.

– Какой я тебе ещё голубчик?! – оскалился тот, пытаясь увлеч за собой. – А ну, пшел говорю!

Хоть я был не в служебной форме, а в штатском, всё же выдал последний довод:

– Я – помощник статского советника. Документ при себе имею. Извольте посмотреть.

– Эк-на! Велика мне нужда. Да хоть бы и сын енеральскый. Пшел, кому сказано! Иначе, прямо тута бока намну!

– Правильно! Так его, постылого! – послышалось из толпы.

Будочник, воспрянув от похвалы, стал тянуть меня пуще прежнего, со всем присущим ему усердием. Всё бы у него получилось складно, если бы не одно обстоятельство – он был мертвецки пьян. В таком расположении духа слова, как правило, уже бессильны.

Оттого, я схватил его за кисть и с силою вывернул. Как только будочник взвизгнул, шагнул ему за спину, выводя из равновесия и докручивая кисть. Тот кувыркнулся в воздухе, с шумом грохнувшись на землю. Не выпуская его руки, я продолжил болевой прием: перевернул его на брюхо, заломил руку за спину, усевшись сверху.

Этот метод я не единожды применял при задержании всякого рода преступного элемента.

– Это нападение на сотрудника власти! – вопил будочник. – Влип ты крепко, ирод этакий!

Всю толпу, как и двух голубков, как ветром сдуло.

– Не беснуйся, – попросил я, оглядываясь по сторонам. - Кому было сказано, что перед тобой помощник статского советника? На вот, погляди.

Свободной рукой я достал удостоверение из внутреннего кармана пиджака и сунул тому под нос. Будочник протрезвел в один миг.

– Не признал, Ваше благородие. Прошу, не серчайте, хмель попутал, – взмолился он, перестав оказывать сопротивление.

Я отпустил его руку и помог подняться. Поправил лацканы форменного кителя, стряхнул с рукавов пыль и, взглянув в его мутно – голубые глаза, строго сказал:

– Зла на тебя держать не стану, только если клянешься, что пить на посту более не станешь.

– Ни капли в рот, Ваше благородие, – ошалело ответил будочник.

– Вот и хорошо. А теперь ступай.

– Есть! – вытянулся тот стрункой, развернулся и неуверенным шагом отправился восвояси.

Провожая служителя закона взглядом, подумалось, что порой я даже завидую выпивохам. Ведь алкоголем можно оправдать практически любую свою неудачу, любой промах или даже непотребное действие. Вот, был во хмелю, и всё тут. Думайте, как знаете. Я ведь даже не рассердился на этого будочника. Ну пьян, с кем не бывает. Быть может, человек то он хороший, степенный. Просто перебрал по незнанию. Хотя, с другой то стороны - пить и лошадь умеет. А человек, если и решил наглотаться, то по уму всё делать обязан.

С одной стороны, сколь много великого и прекрасного совершалось во хмелю. Сколь много ярчайших личностей явилось миру по пьяной лавочке. С другой стороны - скольких мир лишился из – за пьянства. Веселые пиры заканчивались объявлением войн, дружеские попойки – роковыми дуэлями, свадьбы – похоронами, поминки – оргиями, а тосты за здравие – петлей. Впрочем, кто я такой, чтобы судить.

***

Не смотря на поздний час, в соседнем доме ещё была открыта крошечная кухмистерская Филимонова, в которой за 24 копейки я взял на вынос две порции жареной картошки с маленькими кусочками тушеного мяса.