Смолк Димир. Хотел сказать, что это, может она сама сотоварищей порешила, да не решился. Уж никак Ритикара не была похожа на такую, что на смертоубийство решиться может.

– Ты вот что: оставайся у меня. Здесь, тебя никто не тронет. Поживёшь тут – на мир смотреть по-другому начнёшь. Лес – он многому учит. А я тебе одежду, обувку новую справлю, ибо в той, что у тебя, далеко не уйдёшь. С начальником договорюсь, мы с ним почти что приятели. Завтра он придёт, увидишь.

– Откуда ты знаешь, что он завтра придёт? – насторожилась барышня.

– Позвал я его вчера. Так и так, сказал, у меня гостья, хочу познакомить.

Глаза Ритикары испуганно забегали, словно она не находила, на чём остановить взор.

– Как же? Ведь у тебя нет…– она оборвала фразу на середине. Димир торжествовал.

– Вот как оно получается. Не хотела говорить, как попала сюда, а придётся. Расскажешь, тогда и я скажу.

– Я на воздушном шаре прилетела, – быстро сказала Ритикара. – Знаешь, что это такое?

– Отчего же не знать? Слышали.

– Шар в лесу приземлился, я вылезла из корзины, чтобы привязать его к сосне, но как только спрыгнула на землю, шар рванул вверх. Я попыталась остановить его, схватилась за свисавший канат, но меня подбросило вверх так сильно, что не удержалась и сорвалась. Прямо в речку. Остальное ты знаешь.

Димир задумался. Вроде бы складно. Унесло её сотоварищей, и теперь они бог знает где. Только с чего это её сотоварищи на столь серьёзное дело – шар привязывать – барышню отправили?

– Куда вы летели?

– Вокруг света. То есть, в Америку.

Про Америку он слышал. Есть такая земля за морями, за долами. Только брешет она. До Америки никакой шар не долетит. Потому что уже осень, и по ночам холодно. А будет ещё холодней. Окоченеют они в корзине воздушного шара. Видел Димир на картинке, как выглядит такая корзина. Точно, как настоящая: сплетена из лозы, щелей полно, продувать будет. А костёр там не разведёшь – хворост на земле остался.

– Сколько же до Америки лететь? – спросил он не подавая виду.

– Месяц, – тут же ответила она.

– Окоченеют твои сотоварищи за месяц. Третьего дня утром лужицы были ледком подёрнуты. А через месяц уже снег будет.

Ритикара спорить не стала, и уверять, что с её сотоварищами нечего случиться не может – тоже.

– Сколько их было? – осторожно спросил Димир.

– Трое, – не отрываясь от своих мыслей бросила Ритикара.

– Поживи здесь до зимы. Я тебе соболей на шубу настреляю, одену, как принцессу. А потом лыжи сделаю и пойдём вместе до Вильмо. Мне на зиму разрешается уходить. А как лёд сойдёт – по весне – до города большого по речке поплывём. Сначала – на лодке, потом – на пароходе. Я при деньгах, жалование получаю. И тебя никто не остановит. Ибо будут видеть – ты не сама по себе, а со мной. А я на казённой службе, мне всюду дорога открыта.

– Принцессу, – повторила барышня, думая о чём-то другом. А Димир подумал – вот сказал он про соболей, а зачем? Чего бабы на соболей падки? Медвежья шуба куда лучше. Тяжёлая, конечно, зато в ней никакой мороз не страшен. А ещё важно, что если – не дай Бог, конечно, – какой зверь нападёт исподтишка – такую шубу прокусить непросто.

– Так ты лесником служишь? – оторвалась от своих мыслей Ритикара.

– Так точно, кордон охраняю.

– Давно?

– Пятый год. Тут большие пожары были, а как кончились, кордон поставили, чтобы люди на пожарище не ходили и всяких недозволенностей оттуда не приносили.

– Каких недозволенностей?

– Кто же его знает? Начальник велел – если кто что-то такое с пожарища тащит, чему назначение объяснить не может, задерживать, и то непонятное, что есть, отбирать. Только оттуда ничего, кроме головешек обгорелых, не тащили. Да и те только в первое время занятны были – в темноте светились, хоть вместо свечи на ночь ставь. А потом светиться перестали, должно быть, прогорели до полного окончания. Но люди ходят, и не всегда возвращаются. Поэтому и велено не пущать.