Сколько раз уже раздавалось сокровенное, словно сердцем промолвленное “Гони!”, вслед за которым свистел кнут, звенел колокольчик, мелькали лошадиные копыта. А как неслись, бывало, Акимовы сани, как пели полозья! Дух захватывало у Романа, он забывал обо всём, сливаясь душою с этим ветром, полем, с озорным гиканьем Акима, становясь почти бесплотным ангелом удали, простора и страсти.

– Пошла! Пошла-а-а! – кричал Аким, нахлёстывая лошадь по сытому крупу, но она и без того мчалась во весь дух, нещадно разбрызгивая дождевую воду.

Крутой Яр был совсем рядом – дома приблизились, засверкала чистая поверхность речки, деревья уже тянулись к Роману, уж до церкви было рукой подать. Показалась развилка.

– Как, через Яр, Роман Лексеич? – крикнул Аким.

– Нет! Давай окружной! – очнулся от опьяняющего забытья Роман, решив в последнее мгновенье прежде всё же встретиться с роднёй.

Аким послушно потянул правую вожжу и дрожки, сбавив ход, стали огибать Крутой Яр по берегу реки.

– Ромушка! Мальчик мой! – Лидия Константиновна торопливо спускалась по широкому деревянному крыльцу, придерживая чёрную кружевную шаль, сползающую с её худых плеч.

Спрыгнув с ещё не остановившихся дрожек, сняв шляпу и улыбаясь, Роман шёл ей навстречу.

– Боже мой! Рома! – выдохнула Лидия Константиновна, и тонкие руки её опустились на мокрые плечи Романа.

Стоя ещё на ступеньках, она оказалась почти вровень с ним, поцеловала его влажный бледный лоб. – Тётушка… – пробормотал Роман, целуя ей руку. – Ромушка! – качала она головой, отстраняя и разглядывая его. – Господи, как ты вырос! Промок весь! – Пустяки, тётушка.

– Я так волновалась, ужасно! Слава Богу! Акимуш-ка! – Гладя Романовы волосы, она обратилась к Акиму, который отвязывал чемодан. – Спасибо тебе огромное! Просто спаситель наш.

– Да что уж, Лидия Константиновна, – усмехнулся Аким. – Мы завсегда…

– Рома, Рома! – быстро повторяла она, – как славно, что ты приехал. Как славно.

– Я не мог не приехать, тётушка. Я же писал дяде Антону.

– Да что ж с того – писал! Ты прошлый год тоже писал, а потом и не приехал. Ромашка ты, ромашка! – Она потрепала его по волосам, чмокнула в щёку.

– Эге, слышу, слышу звуки жарких поцелуев! – раздался наверху громкий басистый голос Антона Петровича, и его полная большая фигура появилась в распахнутой двери.

– Дядя Антон! – воскликнул Роман, и Лидия Константиновна с грациозным проворством уступила ему дорогу наверх.

– Приехал, приехал, разбойник! – Ступеньки жалобно заскрипели под дядиными ногами, и через мгновенье он уже обнимался с племянником.

Аким тем временем, высвободив из пут чемодан, поднёс его к крыльцу:

– Куда прикажете определить, Лидия Константиновна?

– Снеси наверх, Акимушка.

Не переставая усмехаться своей озорной цыганской усмешкой, Аким пошёл в дом.

– Ну здравствуй, брат! – разжал объятия дядя, и они трижды поцеловались. Лидия Константиновна, смахнув краем шали слёзы, смотрела на них.

Дождь перестал.

Редкие капли срывались с навеса над крыльцом, звучно падали в лужи.

Лошадь спокойно стояла поодаль, пожёвывая удила.

– Ну, брат, – качнул осанистой головой Антон Петрович, – ты просто этакой Чайльд-Гарольд или Багратион! Эка! Усы-то, а усы! Красив, красив. Ничего не скажешь.

– Да полноте, дядюшка, – отмахнулся Роман. – Как хорошо, что вы здесь. И тётушка. И вообще, – он оглянулся по сторонам, – как всё мило.

– Да, брат Рома, мы теперь здесь всерьёз и надолго. Как Робинзон с Пятницей.

– Значит, я – Пятница? – засмеялась Лидия Константиновна, кутаясь в шаль. – Хорошо, что не Баба-Яга!

– Ты, Лидочка, – царица Савская, леди Годива, Жанна д’Арк нашего живописного захолустья! – зарокотал Антон Петрович, обнимая сразу Романа и Лидию Константиновну.

– Медведь, медведь! – отмахнулась тётушка. – Ну, пойдём в дом, что же мы на крыльце…

– В шатёр, в шатёр, сын Тамерлана! В шатёр, дитя Аттилы! Где яства ждут и одалиски пляшут! – гремел Антон Петрович, простирая руку к двери.

Они прошли в дом.

Это было обширное двухэтажное строение с двумя большими террасами, бесконечными комнатами, переходящими одна в другую, бильярдной, гостиной с роялем и картинами, с тремя облепленными изразцами печками и мезонином, украшающим крышу наподобие сторожевой башенки.

На внешний взгляд дом мог показаться совершенством: окружённый кустами сирени, он был покрашен в голубой цвет, козырёк крыльца подпирался двумя деревянными колоннами, водостоки сверкали новой жестью, крыша являла собой образец кровельного искусства, блестящий стеклом мезонин был украшен башенкой с резным петухом.