— Я все это понимаю, — ответил Сэмм. — Раньше я думал так же. Но я должен верить, что нам уготовано что-то еще.

— Нас создали для войны, — повторил Шон.

— Нас создали для любви.

Шон сидел, молча уставившись в стол, и водил пальцем по трещинам в древесине, рассохшейся и хрупкой. Положив руку на стол, он тихо сказал:

— Я хочу поверить тебе.

— Так поверьте.

— Это сложно, когда они продолжают в нас стрелять.

— Тогда будьте более великодушным и прекратите первый.

Шон подумал об армии, ждущей снаружи, о ярости, которая все еще наполняла солдат. Ярости из-за потери дома. Из-за биологического оружия. Из-за десятилетий ненависти, рабства и войны. Каждое его воспоминание о людях было омыто ненавистью, смертью и угнетением.

Шон покачал головой. «Это оправдание труса, — подумал он. — Мы восстали не ради того, чтобы с нами стали обращаться лучше, а ради того, чтобы жить своими жизнями. Чтобы самим делать выбор.

Если это лучший выбор, то неважно, как поступят люди».

— Что они сделают, если мы предложим мир? — спросил Шон. — Примут ли они его?

— Я не могу говорить за всех, как и вы не можете говорить за всех своих солдат, — ответил Сэмм. — Даже меньше: я в их лагере по-прежнему чужак.

Шон приподнял бровь.

— Тогда почему я должен доверять тебе?

— Вы не должны доверять мне, — ответил Сэмм. — Доверьтесь Кире Уокер.

Кира не спала и не могла себе представить, чтобы спали остальные: весь лагерь бодрствовал в страхе перед Армином, перед армией Партиалов…

В страхе за Сэмма. С прошлого вечера никто не получал о нем никаких вестей. Кира не могла вынести мысли о том, что могло произойти.

— Разумеется, я пойду с тобой, — сказал Маркус, натягивая на себя столько курток и одеял, сколько смог найти, — хотя Кира заметила, что самые теплые он отдал ей, и с благодарностью их надела. Через завесу еще одного зарождающегося снегопада прорвался первый утренний свет; Кира и Маркус готовились отправиться в неблизкий путь к месту базирования армии Партиалов. Один старик, заправляющий на причале, соорудил для них снегоступы, чтобы облегчить дорогу. Наклонившись, Кира плотно прикрепляла их к ногам. «Если Сэмм уже предложил мир и Партиалы уже отвергли его, то не станут меня слушать. — Она закончила с узлом первого снегоступа и начала медленно завязывать второй. — Но я должна попытаться. Даже если я погибну, я должна…»

— На дороге человек! — сказал Фан, который, задыхаясь, появился в дверях командного центра. Кира резко подняла взгляда, чувствуя, как сердце подскочило к горлу, но первой заговорила Херон:

— Ты разглядел, кто это? — спросила она.

— Мужчина средних лет, — ответил Фан. — На вид ему около сорока пяти. Темнокожий. Возможно, один из пленников. Он слишком стар, чтобы быть Партиалом, но ни один охранник из Ист-Мидоу не узнал его.

— Это не Сэмм, — произнес Маркус.

— Он не из той группы, которую я привела, — сказала Кира. — Возможно, один из партизан, которых захватили Партиалы?

— Наверное, он пришел с посланием, — проговорила Каликс.

Гару кивнул.

— Пойдемте.

Он разослал по лагерю связных, чтобы предупредить всех быть начеку, и повел группу к бульвару Рокуэй-Поинт — длинному прямому отрезку дороги, связывающему один город со вторым. Из импровизированных бункеров за дорогой наблюдали солдаты, зарывшиеся во многочисленные слои одежды и вооруженные несколькими охотничьими ружьями — лучшего оружия у беженцев не было. Кира глядела, как мужчина вдалеке приближается, и минуту спустя узнала его.

— Это Дуна Мкеле, — сказала она. — Бывший начальник службы безопасности Сената.

— Мне тоже показалось, что это он, — отозвался Гару. — Судя по всему, его группу сопротивления в конце концов изловили.

— Если он был лидером сопротивления, то это можно назвать освобождением пленника, — проговорила Херон и посмотрела на Киру. — Любопытно.